Земное притяжение
Шрифт:
Жужелка слушала, побледнев.
– Вместе полетим в тартарары, - досказал он, опять беря ее за руку.
– Не понимаю, - разочарованно сказала Жужелка.
– Ничего не понимаю.
– Как жа-ахнет, и крышка!
Она сбоку посмотрела на Лабоданова. Лицо его оставалось замкнутым.
– Ведь это страшно - так думать, - чувствуя его превосходство и гнет, сказала Жужелка.
Лабоданов усмехнулся и ничего не ответил.
Они возвращались по тем же аллеям и пришли опять к памятнику. Солнце село, и потемневшее крыло самолета над могилой погибшего
Жужелка проследила за крылом. Допустим, я тоже умру.
Хотя понять это невозможно. Но неужели может перестать существовать весь этот мир - море и звезды в небе?
Лабоданов стоял рядом, раскачиваясь с носка на пятку.
И вдруг ласково дотронулся до ее волос, лежащих на плече, и зажал прядь ладонью. Жужелка вздрогнула и перестала дышать, глядя через его плечо на море.
– Ты мне нравишься,-сказал Лабоданов.
– Нравишься, - повторил он с нажимом.
– Слышишь?
Ухало, замирая, как на качелях, сердце у Жужелки.
– Пойдем отсюда. Чего тут стоять? Нам такую штуковину не поставят. Сгинем так. Без музыки.
Он потянул ее за руку. Жужелка вдруг заупрямилась, пугаясь твердого взгляда Лабоданова. Лабоданов снял пиджак, надел ей на плечи, приговаривая: "Вот мы сейчас согреемся", - и с силой потянул ее за руку.
Где-то в стороне, в центральной части парка, мигали разноцветные лампочки, а внизу, под обрывом, громко лаяли собаки, чернели крыши жилищ. Лабоданов вертел головой, озираясь по сторонам, и слегка подталкивал Жужелку вниз. Шуршала, осыпалась под ногами земля. В темноте лаяли собаки. Лабоданов раздвинул кусты и юркнул куда-то вниз. Жутко затрещала обломившаяся ветка. Стихло, и до Жужелки, точно из другой какой-то жизни, донеслась радиола с танцплощадки. Потом она услышала громкий шепот зовущего ее Лабоданова. Она с отчаянием оглянулась на разноцветные лампочки, мелькавшие вдалеке.
– Чего же ты? Нет никого тут, - услышала она рядом горячий шепот Лабоданова.
Мелькнуло на миг его незнакомое лицо. Он обнял ее. Она в смятении откинула назад голову. Он крепче прижал ее к себе, и Жужелку обдало чужим, громким, прерывистым дыханием, и вдруг губы его больно впились в ее сомкнутый, окаменевший рот. Она задохнулась и закрыла глаза.
Лабоданов приподнял ее, пронес несколько шагов куда-то в сторону с тропинки. Пиджак сполз у нее с плеч на землю, и Жужелка слышала, как Лабоданов нагнулся за ним, поднял и бросил его на куст. Он притянул ее к себе. Она уперлась руками ему в плечо, дико рванулась, охваченная ужасом. Не разбирая дороги, обрываясь в темноте и опять хватаясь за кусты, она карабкалась вверх, поминутно вздрагивая и всхлипывая.
Глава пятая
Лешка вернулся домой поздно, когда уже все спали, и, не зажигая свет, лег в проходной комнате на своей кушетке. Спал он крепко. Проснувшись, убедился, что мать и отчим уже ушли на работу. Он вскочил и принялся собираться. Согрел воды и простирнул в тазу две рубашки, трусы и пару носков.
Когда он вышел во двор, старуха Кечеджи бросилась
– Ай-яй-яй!-Она была вне себя от радости, что видит его.
– Я тебя весь вечер караулила.
Она вдруг стихла и зашептала заговорщически:
– Я ему ничего не сказала. Ты не думай. Он как закричит:
"Я из милиции! Немедленно все доложите!" А я ему: "Скажитека, раскричался заяц на лес". Как начал грозить: "Вы будете отвечать?" А я ему: "Сначала почините мне глаз, а потом допрашивайте".
Лешка понял только одно: за ним уже приходили из милиции.
– Ну? Чего ты молчишь?
Он стоял перед ней без рубашки, в одних пестрых, разрисованных трусах "фестивальных", как их называла старуха Кечеджи. Уже совсем большой мальчик вырос, только некрепкий на вид. Еще бы. Дитя войны. На голом плече его лежали свернутые жгутом мокрые рубашки, и с них стекали капли воды, а в руках он держал мокрые носки и трусы.
Старуха с таким горьким сочувствием уставилась на него, что он не выдержал:
– Да вы не волнуйтесь, бабуся.
– И стал развешивать на веревке свои вещи.
Старуха, вздохнув, молча сняла с веревки и отжала как следует одну рубашку, потом другую. Она поспешила к себе в квартиру и тут же вернулась, неся прищепки.
– На вот.
Кто-то позвал:
– Хозяйка!
– Иду, иду!
– вдруг высоким голосом пропела старуха.
– Да, ты ведь на знаешь. К нам командировочного из ЖКО прислали.
У дочки даже настроение переменилось.
– Она оживленно направилась к своей двери, шелестя подошвами стоптанных туфель.
По двору шла Жужелка. Она шла быстро, стараясь проскочить незамеченной.
Лешка преградил ей дорогу.
– Ты куда?
– В школу. Консультация у нас.
В самом деле, ведь на ней была школьная форма.
Лешка просто видеть не мог, как она стоит так, опустив голову, и не смотрит в глаза.
– Ты где вчера была?
– В парке.
– Ей казалось, что это было не вчера, а очень давно.
– Гуляла,значит. С кем же?
– Сам знаешь.
Она разглаживала на талии черный фартук, молча смотря себе под ноги.
Во двор въехал мусорщик, и собаки с лаем сопровождали поднимавшуюся на горку колымагу.
– Ведь договаривались ездить на море! Раз ты все равно не зубришь... срывающимся голосом заговорил Лешка.
– При чем тут море? Чего ты кричишь?
– Ей казалось, по ней видно, что произошло вчера и что у нее распухли губы.
– Правда, чего ты кричишь? Мы же говорили с тобой... Ты ведь все знал.
– Ничего не знал, - сурово перебил он, пораженный прозвучавшим в ее голосе отчуждением.
– Мы еще ни о чем не говорили. Я ждал, когда ты сдашь экзамены. Не хотел отвлекать тебя!
Он плохо соображал, что говорит.
– Ну чего ты, - растерянно сказала Жужелка.
– Значит, гуляла. Воздухом, так сказать, дышала.
Жужелке показалось, что он способен ударить ее.
– Отстань в конце концов.
Он увидел ее красные, заплаканные глаза, и у него екнуло в груди.