Земное притяжение
Шрифт:
– Опять ты распоряжаешься.
Она вдруг заметила Лешкин пиджак и сверток.
– Зачем ты это взял?
– А почему бы нет? Дождь, например, посыпет.
– Нет, зачем ты это взял? Нет, нет! Ты что-то скрываешь.
А вчера сказал, что ничего не будет. Ты что, соврал? Соврал? Ты скажи.
Он развалился на скамейке, вытянув ноги.
– Вот еще. Что за истерика? Что мне может угрожать? Что я, чижик какой-нибудь, что ли. Поплаваю на "грязнухе", мне стаж отстучит. Для того и иду. А ты думала, для чего? Можег, в техникум подамся вечерний. В какой-нибудь дохленький,
– Он чувствовал: она напряженно слушает. А его так и несло: на вот, получай. Ведь ей такие нравятся.-Что важно?
Чтоб работа не пыльная. Лишь бы зашибать прилично.
Он сел, выпрямившись, притянул к себе пиджак, сверток.
Курил короткими затяжками и все говорил, говорил. Жужелка смотрела на него во все глаза. Он держал сигарету, как Лабоданов, двумя пальцами, большим и указательным.
– Ты все врешь! Врешь!
– вне себя закричала она.
Назад он не вернулся и не знал, долго ли Жужелка прождала его.
Он не мог вернуться к ней. Во-первых, отказ в отделе кадров.
Признаться? Она станет ужасаться, жалеть его. Продолжать кривляться? Тоже противно. Во-вторых, он сказал ей, чтоб она теперь без него ни на .шаг, а у самого осталось каких-нибудь два с половиной часа.
В общем он вышел с заводской территории через другие ворота.
Двое парней в ковбойках приколачивали к забору огромное объявление. Лешка задержался, прочел. Завод производит набор в ремесленное училище лиц в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. Что ж, он еще может поступить. Трест "Домноремонт" сообщал: нужны слесари, электрики, нужны сварщики, газовщики. Нужны... А что нужно тебе? Вот в чем вопрос.
Кадровичка, та просто безо всяких ужимок преподнесла ему:
– Мы тут посоветовались и решили воздержаться.
Ясно, что ни с кем она не советовалась, просто не по вкусу он ей пришелся.
– Для тебя же лучше. Надо на Восток ехать. Вот тебе мой искренний совет. Таких, как ты, город портит.
Он ничего не ответил.
– Да ты садись. Поговорим по душам.
Но душевного разговора не получилось. Он не сел. Подумал, в его-то положении самое дельное смыться на Восток. Сказал ей:
– Как вы рассуждаете? Вы там были? Это только в книгах, сел в поезд на Восток - значит, уже герой...
Она перебила:
– Ты думай, что говоришь.
Он повернулся и пошел. Его просто душила бессильная злость. Пошлятина и несправедливость. Подохнуть можно. Что он, тепленького местечка добивается, что ли? Он мог бы податься куда-нибудь, где получше. Но он уцепился за эту "грязнуху"; потому что плавал уже на шаланде, и там ему нравилось и было интересно. После кроватной фабрики он боялся напороться опять на обыденщину и скуку. В сущности, последняя надежда у него была на "грязнуху".
"Чего тут переживать, - сказал он себе.
– Разве это судно?
В обеденный перерыв к берегу причаливает". Но тем обиднее показался ему отказ.
Он был так взбудоражен, что происшествия этой ночи просто выпали у него из головы. А когда немного успокоился и вспомнил обо всем, пошел с завода к южным воротам. Жужелка ждала его у северных.
Теперь совсем близко тихо плескалось
Всего неделю назад она сидела вот тут. Он старался представить себе все, как оно было тогда. Но не мог. На пляже стоял гомон - привели детский сад в трусах и панамочках. Фотограф с закатанными выше колен брюками хлюпал по воде, нацеливаясь аппаратом на этот выводок. И Лешка никак не мог сосредоточиться, наблюдая, как ребятишки под водительством худой женщины в халате, взявшись за руки, всей шеренгой пошли в море.
Неподалеку завтракало шумное семейство. Взрослые и дети жевали вяленую рыбу и запивали фруктовой водой из бутылок.
Ребята постарше гоняли по пляжу мяч, поднимая пыль. Перед глазами маячила дощечка, прибитая к вкопанному в песок столбику, "Пляж горкомхоза № 5". Прошлый раз он ее не заметил.
Забыть бы обо всем, о чертовых обрезках, о Баныкине, о Лабоданове, взять бы Жужелку за руку и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Он нащупал деньги. Девяносто три рубля тридцать копеек. Шесть семьдесят потрачено им вчера на еду и сигареты.
Деньги иногда бывают нужны позарез. Но эти деньги, что в правом кармане у него, здорово ему опротивели.
Иногда он нехотя думал о Лабоданове. Вернее, не думал, а видел перед собой его лицо, чужое, плоское, каким оно было в их последнюю встречу.
Он сел на песок и очутился рядом со старичком, суховатенькйм, жилистым, с мелкой седой бородкой и крестиком на сиреневой лямке, сползшей на его голое плечо. Старичок был в бархатной ермолке и трусах. Он лежал на подстеленной простыне, подложив под голову набитый чем-то портфель, лущил ногтями подсолнух и беспрерывно жевал.
Лешке захотелось уйти отсюда. Он встал, посмотрел последний раз на море и пошел. Грустно защемило в груди, и точно подхватило, понесло его куда-то. Он думал о Жужелке. Она еще вспомнит о нем. Еще как .вспомнит и заплачет.
Лешка задержался на секунду у витрины книжного магазина.
С плаката на него смотрел парень в скафандре. Он смотрел ему прямо в глаза, точно хороший знакомый.
Навстречу из глубины улицы доносилась похоронная музыка.
Впереди шел старый человек, нес красное знамя с черной лентой по древку. Женщины несли венки и красную крышку гроба. Старушка - обвязанную марлей посудину с кутьей. За ними сипел, ползя по булыжнику медленным человеческим шагом, неопрятный грузовик. На дне кузова, головой к опущенному заднему борту, лежал в гробу покойник. За грузовиком шел оркестр, опоясанный помятыми медными трубами.
Уж умирать, так по крайней мере послужив человечеству.
Полететь, например, первым в космос. Но такое выпадет одному кому-то. Полное несоответствие. С одной стороны - космос, с другой - ты, маленький, копошишься, ищешь свое место на земле.
– Гражданин! Не ходите по проезжей части шоссе. Это вас касается, не улыбайтесь.
– Лешка не сразу сообразил, что это к нему обращаются в рупор из синей милицейской "Победы".
– Граждане! Напоминаем. В городе проводится месячник безопасности движения. Вы неправильно переходите улицу. Вернитесь ниже, там переход.