Зеркала и галактики
Шрифт:
– Ну и дурак, – буркнул Майк и машинально спросил: – Куда двинулись-то?
– А туда, – махнул практикант на золотисто-зеленое море кедров, поднимавшихся по склону гряды.
– Там дороги нет.
– Ну, ты ведь накатал.
Майк и впрямь возил Таню на дальние прогулки, проложил заметную колею.
– У них что, вездеход?
– Да нет – баловство повышенной проходимости. «Фараон».
Майку надоело слушать, однако он для порядка осведомился:
– Предупредил, чтобы в Лисий овраг не спускались?
Здравко дернул головой.
– А чего им туда соваться? Они на колесах, не пойдут же пешком…
–
Лисий овраг славился зарослями маркизы-клаудины. Крупные цветы, от пурпурных до бледно-розовых, теснились на дне, словно застывший пестрый ручей. Нынешний год выдался на диво богатым, звездчатые головки захлестнули склоны, взобрались наверх, и с десяток стеблей авангардом встали на краю, у проложенной вездеходом колеи. Майк проезжал мимо Лисьего оврага с поднятыми стеклами – и не останавливался никогда. Бесподобная маркиза-клаудина выделяла эфирное масло-галлюциноген и в больших дозах была смертельна. Весь Кедров это знал, но шикарное семейство могло оказаться заезжим.
– Ну?
Здравко мялся.
– Да или нет?! – рявкнул вскипевший Майк.
– Не сказал, – признался мальчишка. – А чего им в овраг переться? Проедут мимо, и все дела.
– Да? Три бабы! Полезут за цветочками, дурехи. – Майк повернул назад, к гаражу. – Сгинь! – рыкнул он на неловко уступившего дорогу Здравко и вдруг заорал, сорвавшись: – Ублюдок, соображаешь, что натворил?! Я их там найду – шкуру с тебя спущу, ухажер недоделанный! Вытаращился на бабу, как… бабуин! Сгинь с глаз, а не то…
Здравко потащился следом.
– Ну так, это самое, начальник… Давай уж вместе.
– Марш в аппаратную! И чтоб на станции никаких ЧП.
– Да что с ней станется? Слушай, я с тобой, а? – заканючил Здравко; веснушки на круглощеком лице побледнели.
У Майка опустилась нижняя губа, обнажив белые крепкие зубы, зеленые глаза хищно блеснули. Мальчишка сник и наконец отвязался.
По накатанной колее Майк погнал вездеход вверх по склону. Расчищенная вокруг электростанции площадка кончилась, машина нырнула в лес. Кедры сомкнули тяжелые ветви, построились в плотные ряды. Раньше лес казался Майку прозрачным – будь то при ярком солнце или в густой задумчивый туман. Но сейчас кедры теснились, точно сбегаясь друг к другу, не желая пропускать в свое царство.
Ленивая машина обиженно ревела и с лязгом катилась все дальше и дальше. Пятнадцать километров, двадцать, двадцать пять… Куда понеслось бабье семейство? Как будто прямиком к Лисьему двинули.
Впереди показался просвет. Там. Майк выехал к оврагу, огляделся. Длинный узкий овраг начинался слева и тянулся Бог весть куда, устланный сверкающим ковром пурпурных, лиловых, розовых цветов.
Однако машины здесь нет. Проскочили овраг, как и надо?
Майк проехал немного вперед по извилистой колее.
– Черт!
В лесной тени стоял синий «фараон». Пустой.
Рванув дверцу, Майк сунул голову в прохладный, держащий аромат дорогих духов салон. Никаких следов маркизы-клаудины – значит, до машины букет не донесли. Может, они здешние; может, знают?
Он громко, требовательно посигналил. Тревожный призыв понесся по лесу, но быстро замер среди стволов. Майк прислушался. Тихо. Да разве тетки сообразят откликнуться?
Екнуло сердце – вспомнилась вроде бы примятая трава на краю оврага. Да: десяток стеблей с розовыми головками
Майк задним ходом пригнал вездеход обратно, не тратя время на нелегкий разворот среди деревьев. Ну, Здравко, черт тебя дери, ты у меня дождешься… Остановился, нашарил в «бардачке» респиратор. Майк запасся им, когда вздумал нарвать полдесятка самых красивых маркиз для Татьяны. Она тогда перетрусила, распищалась; а ничего бы не сделалось от жалкого пятка, если не заносить в дом…
С респиратором на лице, он кинулся к оврагу, оглядел пестрый ковер под ногами. Одну фигуру увидел сразу: она лежала ничком на дне. Майк отметил зрелые крупные формы – мать. Потом углядел младшую: худышка, недорослый птенец, свилась клубком на середине склона, зажав в кулачке букет. Майк невольно медлил, отыскивая взглядом старшую дочь, которую расписывал недоумок Здравко: «будьте-нате», «пальчики оближешь». Нашел! Девушка лежала лицом вверх, вытянувшись, закинув руки за голову, словно прилегла отдохнуть. Дальше всех забрела. Майк ринулся вниз, сквозь хватавшую за ноги цепкую маркизу-клаудину.
С разгона промчался мимо младшей; это еще можно было объяснить – ну, затормозить не успел, что ли… Но когда на бегу перемахнул через мать, внутри отчетливо шевельнулся стыд: торопишься спасать самую-самую, про которую жужжал в уши безмозглый мальчишка. Вот ужо вернусь – оторву поганцу башку…
Майк подбежал, глянул в сведенное судорогой, посиневшее лицо. Вскинул девушку на плечо и полез по склону наверх. Черт знает это эфирное масло – то ли оно улетучивается к небу, то ли, наоборот, скапливается внизу… В груди кольнуло: мать-то свалилась на дне, в самом царстве маркизы-клаудины – а ты через нее перепрыгнул. Чесал за сногсшибательной дочкой.
Быстро дыша, Майк взметнулся на край оврага и понесся было вдоль него к оставленному вездеходу. Спохватился, отбежал с десяток метров в сторону, скинул девушку с плеча, уложил на мох. Повернул ей голову набок – на случай, если начнется рвота – и кинулся обратно.
Скатился на дно, подобрал крупную, тяжелую мать. Ноги путались в липких листьях маркизы. Коварный цветок цеплялся за одежду, делал подножки; Майк с трудом продирался сквозь заросли. Казалось, он едва бредет. Где-то на середине крутого склона нога соскользнула, Майк упал на колени и левую руку – запястье пронзила боль, он чуть не сунулся лицом в сочную зелень. Поднялся, еле удерживая на плече безжизненное тело. Что, если и впрямь не жива? Под респиратором не хватало воздуха, Майк задыхался, перед глазами плыли цветные круги. Не доставало еще и самому нанюхаться. Здравко, черт бы его побрал! Ведь не дотумкает сообщить в город, вызвать спасателей…
Майк перевалился через край оврага, постоял на карачках, пытаясь сообразить, отчего вдруг стало легко. Ах да, уронил свою ношу. Проклятье, ну зачем их трое? Он ухватил женщину подмышки и потащил прочь от смертельного пестроцветья.
Наконец-то последняя – свившаяся в клубок худышка. Жалость комом подкатила к горлу, когда Майк взял ее на руки. В посиневшем кулачке девочка сжимала большой, как веник, букет. Тонкая рука свисала вниз, и головки цветов цеплялись за липкие листья и стебли маркизы, отрывались одна за другой. Майк в третий раз выбрался из Лисьего оврага. Его шатало, а стволы кедров перед глазами пестрели пурпурными, малиновыми, лиловыми пятнами.