Жара в Архангельске-2

Стилл Оливия

Свет был выключен. В кухне Никки сидела Олива, на коленях у неё лежала голова Даниила. И Олива изливала ему душу, она говорила о Салтыкове ему, тому, кого любила когда-то больше жизни, и который теперь был ей абсолютно безразличен.

— Знаешь, может, он был послан мне, ведь я многое поняла на самом деле… И я уже давно не держу на тебя зла, потому что… потому что теперь я стала видеть всё под другим углом… Но мне сейчас реально плохо…

— А может, он и не виноват, — сказал Даниил.

— Как же не виноват…

— Может,

он хотел сам себя убедить в том, что он способен любить по-настоящему. Но не смог…

— Может, и так…

…А за окном безмолвно стояла белая ночь.

Гл. 31. Ярпен

Белая ночь безмолвно стояла за окном. В квартире было тихо. Стрелки на часах, слабо чернеющиеся в отблеске светлых сумерек, показывали четверть второго.

— Век бы так пролежал у тебя на коленях, — сказал Даниил, — Но надо бы спать уже. Пойду душ приму…

— Иди.

Он нехотя встал и отправился в ванную. Олива подумала и, вспомнив, что Ярпен сегодня вечером так и не поужинал, пошла к нему в спальню.

Ярпен лежал у себя в кровати, но не спал. Облокотившись на подушку, он писал что-то ручкой в своём блокноте и задумчиво смотрел перед собой, шевеля губами.

— Струна гитары лопнула натужно…

Сердясь, отброшу инструмент, такой ненужный…

И в сердце зазвучит по-новому струна…

Тебя я вижу… Выходи, моя весна…

— Не спишь? — спросила Олива, садясь к нему на постель, — Вирши сочиняешь?

— Пытаюсь, — застенчиво улыбнулся Ярпен.

— Покажи, — попросила она, заглядывая к нему в блокнот.

— Нравится? — осторожно спросил он.

— Очень…

— Тогда возьми их себе… на память…

— Ты даришь мне эти стихи? — Олива была растрогана.

— Если они тебе нравятся… — Ярпен опустил глаза.

— Спасибо, — она вырвала листок из блокнота и спрятала его за ворот ночнушки, — Пойдём на кухню, я тебе пельменей наложу. Чаю попьём…

Ярпен встал с постели и попытался пройти, как почувствовал, что у него адски болят мозоли на ногах.

— Ты чего хромаешь? Ноги натёр? — спросила Олива.

— Да…

— Погоди, я лейкопластырь поищу.

Олива порылась у себя в сумке и, вытащив оттуда несколько пластырей, протянула Ярпену.

— Спасибо, — поблагодарил он, — Ты очень хорошая…

— Да ладно тебе, — отшутилась она, ставя перед ним тарелку с пельменями, — Ешь быстрее, а то они и так уже почти остыли.

Ярпен положил на стол вилку и, не отрываясь, смотрел на Оливу.

— У тебя потрясающие волосы, — тихо произнёс он, — Ты как львица…

Почувствовав, что разговор пошёл не в том направлении, Олива сухо спросила Ярпена, почему он расстался с Региной.

— Видишь ли, — вздохнув, ответил он, — Я думал, что я в неё влюблён. Вернее, сам себе пытался это внушить. Но не смог…

— А зачем же надо было себе это внушать? — строго спросила Олива.

— С Региной мы познакомились на форуме, —

сказал он, — У неё был очень тяжёлый период в жизни, умерли родители. Она несколько раз вскрывала себе вены. И я подумал, что смогу чем-то помочь ей. Так мы начали с ней встречаться…

— Но полюбить по-настоящему ты её не смог, — сказала Олива, — Выходит, ты был с ней только из жалости…

— Выходит, что так, — ответил Ярпен, — Но я пытался полюбить её. Не знаю, что это, может быть, леность души, но не было у меня этого чувства… Регина не виновата, она прекрасный человек, виноват только я один, что не смог полюбить её по-настоящему, и у меня не хватило мужества вовремя признать это.

— Значит, выходит, что ты ей оказал медвежью услугу, — сделала вывод Олива, — Встречаться с человеком из жалости, не из любви, но из желания только помочь — всё равно что нищему подавать. Жалость унижает — я тебе это говорю, потому что знаю на собственном примере. Думаешь, человек тебе за это будет благодарен?

— Может быть, в чём-то ты и права… — помолчав, сказал Ярпен, — Но я не мог допустить того, чтобы человек сам себя ценить перестал.

— Знаешь, я считаю, что уж коли ты начал принимать участие в чужой судьбе, то участвуй в ней до конца, или же не участвуй вообще, — сказала Олива, — Зачем же надо было начинать с ней встречаться, чтобы потом бросить её?

— Я не бросал её, — ответил Ярпен, — Она ушла от меня сама.

— Не все женщины уходят для того, чтобы уйти. Многие уходят для того, чтобы их вернули…

— Может быть. Но я не стал её удерживать, — сказал он, — Главное, что это было её решение. Слава Богу, теперь у Регины всё хорошо, она нашла себе молодого человека, и я искренне рад за неё…

Олива почувствовала, что устала от этого пресного и аморфного Ярпена. Хоть он и был «огонь, мерцающий в сосуде», хоть и писал он потрясающие, красивые стихи, и сам он был очень чуток, нежен, внимателен и добр — Ярпен относился к тем редким в наш век кибернетики патологически-добрым парням, которые мухи не обидят и любят каждую травинку — в нём не хватало какой-то соли и остроты, которая сделала бы пикантным это блюдо, и которая делает мужчин особо привлекательными для всех женщин. Ярпен был как тот воздушный белый шоколад, который он приносил Оливе каждый день, и с чем они сейчас пили чай — сладкий, вкусный, но тошнотворный, если его съесть слишком много.

— Ладно, пойдём спать, — Олива встала из-за стола, — А то уже третий час…

Она быстро прошла по коридору, остановилась у дверей Никкиной спальни и, пожелав Ярпену спокойной ночи, хотела было скрыться за дверью, но дверь почему-то не закрывалась. Олива, сразу не сообразив, в чём дело, ещё раз налегла на дверь, и тут только увидела, что в проёме зажат Ярпен — он-то и препятствовал полному закрытию двери.

— Ну чего ты? — спросила она, отпуская дверь.

— Олив, я… я наверно веду себя как полный идиот…