Жарче, чем тропики

Лэнгтон Джоанна

Джамал нежно опустил ее на мягкий ковер, накрыв ее, дрожащую, своим большим мускулистым телом, и жар желания воспламенил ее всю, заставив выгнуть бедра и высвободить ноги из обвивающего их халата. Его ладонь охватила ее грудь, она задохнулась, шокированная неизведанным ощущением, и выгнулась навстречу ему всей своей напряженной, ищущей плотью.

Джамал отвел свои губы от ее рта и уставился на Мари сверкающими глазами, судорожно переводя дыхание. Ослабив свои объятия, он погладил кончиком пальца ее бесстыже разбухший сосок, вызвав пульсирующую боль в самом средоточии ее женственности. Мари зажмурилась от умопомрачительного возбуждения и содрогнулась, как

под напором штормового ветра.

— Я не имею права делать это, — выдохнул Джамал с внезапной яростью, резко отстранился от нее и, подхватив ее послушное тело, поставил Мари на ноги. — Сделав такое, я опозорил бы тебя, а я не могу допустить, чтобы хоть что-нибудь в наших отношениях вызывало сожаление. Ты будешь моей как жена и никак иначе!

Он опустил ее, послушную как кукла, на низкий диван. Мари никак не могла понять, что с ней случилось. Все ее тело словно обрело независимую от ее разума жизнь и сейчас кричало от жуткой неудовлетворенности. Оно до боли жаждало физической близости, которой еще никогда не испытывала. И Мари чувствовала себя совершенно оглушенной, ее сознание никак не могло выбраться из темноты, да ей в общем-то совсем не хотелось ни о чем думать…

— Я так и знал, что твое желание соответствует моему, — признался Джамал. — Теперь и ты должна признать это и быть благодарной, что мое самообладание оказалось сильнее. Хотя, если честно, не это остановило меня, а распахнутые настежь двери.

Быть благодарной? Мари чувствовала себя как бы на пепелище, когда ее огонь был затушен ведром холодной действительности. Никогда ранее она не испытывала подобной бури до предела возбужденных чувств. Ее охватило отвращение к самой себе и к Джамалу.

Она опустила голову, пытаясь сообразить, что же произошло, каким образом мужчина мог довести ее до такой степени безумия. Мари испытывала невыносимый стыд за свое поведение. Как она могла забыть судьбу Баньяни хоть на секунду? Как посмела? Горячие слезы покатились из-под ее опущенных век, и она вскочила на ноги.

— Ты должен дать мне уехать!

— Ты самая упрямая из встреченных мною женщин, — сердито бросил Джамал. — Почему ты не хочешь поговорить со мной? Почему я постоянно наталкиваюсь на твое молчание? Неужели ты настолько предубеждена против черной расы, что не желаешь прислушаться к своему собственному сердцу?

Обвинение в расовом предубеждении показалось ей уж совсем несправедливым. Мари взглянула на него с горьким упреком и бросилась вон.

Ее душили безутешные рыдания, когда она натолкнулась на Макану, поджидавшую ее в крытой галерее. Последним усилием воли Мари подавила слезы и гордо подняла голову, пытаясь скрыть разрывавшие ее душу чувства.

Как он смел привезти ее сюда? Как он смел подвергнуть ее такому невыносимому испытанию? Он вызвал в ней забытые ощущения, тревожные чувства, от которых, казалось, она давно избавилась. Страдает моя гордость, говорила она себе. Моя глупая тайная влюбленность в него пятилетней давности заставляет меня сейчас сжиматься от страха. Это же кошмар, что она вынужденно оказалась с ним рядом, словно возвратилась на место преступления.

Поднявшись в свои апартаменты, Мари долго металась из угла в угол, слишком возбужденная, чтобы присесть. Она понимала, в чем дело. Она все еще пребывала в шоке от той физической реакции, которую он вызвал в ней, не могла поверить, что именно она оказалась той сексуальной женщиной, которую Джамал только что сжимал в объятиях. Подобные физические развлечения всегда оставляли Мари холодной. Даже признавая свою влюбленность в него, она полагала,

что попытка Джамала добиться близости произведет на нее не большее впечатление, чем усилия ее коллег. Но теперь она познала всю степень своей уязвимости и укоряла себя за слабость.

Как я могла позволить ему такое, как? Сама виновата, мрачно думала Мари. Девственница в двадцать восемь лет… Никогда раньше это ее не беспокоило, не вызывало у нее расстройства или сожаления, пока Джамал вновь не появился на горизонте. Она не чувствовала себя ни в коей мере ущемленной, пока он не пробудил в ней бурные чувства. Только сейчас Мари пришла к осознанию, что слишком долго отказывала себе в удовлетворении физиологических потребностей, и дождалась, что женатый мужчина заставил ее вести себя как изголодавшаяся по сексу развратница.

За долгие пять лет Джамал, оказывается, не забыл ее. Почему? Старое вожделение? В Париже принц устроил ей такую осаду, словно вел военные действия. Засыпал ее цветами и драгоценностями. Несколько месяцев, проведенные им в студенческом городке, показали, чего именно европейские женщины ждут от богатого африканца. Драгоценности она ему вернула. Но когда Мари не поддалась его ухаживаниям, он не отказался от нее и не переключился на более податливых поклонниц. Куда там!

Джамал неизмеримо выше ценил то, за что ему приходилось сражаться. Всю изощренность, изобретательность ума он сосредоточил на этой девушке, увлеченной изучением флоры и уже тогда подававшей большие надежды в науке. Может быть, ее положение в университете ему и льстило, но не это было главным. Однажды на ее пороге таинственно появился восхитительный персидский котенок. А когда она засиживалась в библиотеке, заранее оплаченное такси поджидало ее, чтобы отвезти домой. Джамал приглашал ее в оперу и на лекции знаменитостей вместо дискотек и ночных клубов.

А она снова и снова повторяла «нет» и «извини», ссылаясь на занятость, пока наконец не выдала: «Ты меня не интересуешь… Ты мне не нравишься…»

Это было неправдой, это было наглой ложью! Но самое ужасное состояло как раз в том, что Джамал знал, что она лжет, и глубоко переживал, что она отказывалась признать их взаимное влечение. Поэтому он и не забыл ее.

Она закрыла лицо дрожащими руками, ощущая небывалое, пугающее смятение. Как он смел так вести себя с ней? Да что в нем такого, что он растревожил все глубины ее души? Ее пугала неспособность сообразить, что же теперь делать. Припомнив разговор с ним во внутреннем дворике, она еще больше расстроилась от причуд своего поведения. Играла пальцами в воде фонтана и разговаривала с ним! Ну разве это разумное поведение? Почему она не потребовала вернуть ей свободу в таких выражениях, что их нельзя было бы проигнорировать? Почему не пригрозила ему, не взяла его за горло, не назвала в глаза похитителем людей?

У нее голова шла кругом от всех несообразностей своего поведения. Как-то нужно заставить Джа-мала отпустить меня, билась настойчивая мысль.

Мари вспомнила полные безысходности его последние слова. Какого бы ответа ни ожидал Джамал на свое предложение, он его не получил. Ее охватило подозрение, что он действительно мог поверить, будто она чувствует себя польщенной, узнав, как он старался завлечь ее в Королевство Нботу. Он утверждал, что им руководили самые благородные побуждения.

Благородные ли? Она здорово задела его самолюбие, когда наотрез отказала ему в Париже. Тогда он со своим непомерным высокомерием сделал предложение, от которого, по его расчетам, ни одна женщина в своем уме не отказалась бы: супружество!