Железная хватка графа Соколова
Шрифт:
— Надлежит быть в семь часов пополудни в Георгиевском зале Зимнего. Явиться, понятно, в парадном мундире...
У министра вытянулось лицо:
— Государь наградит? За какие заслуги?
Сахаров, в свою очередь, удивился:
— Как, вы, Александр Александрович, еще не знаете?
— И он рассказал об утреннем подвиге графа, который, «рискуя собственной жизнью, обезвредил бомбиста и предотвратил покушение на государя».
На физиономии министра отразилась невыразимая игра чувств. Малость посопев, он бросился к Соколову, долго тряс его ручищу, тоном государя приговаривая:
—
Сахаров одобрительно кивнул головой.
Министр вновь вернулся к больной для него теме:
— Интересно, какой наградой украсит вас государь?
Вмешался Сахаров:
— Меня государь сегодня потряс своей феноменальной памятью. Я спросил: «Прикажете доставить вам формуляр Соколова-младшего?» Государь ответил: «Нет нужды! Если память мне не изменяет, то граф Соколов уже награжден маленьким “Владимиром” — третьей степени, и “Анна” второй есть — сам вручал. Теперь осталось на груди справа укрепить звезду — “Станислава” первой степени». Я для верности заглянул в твой формуляр — все точно! Просто поразительно.
— Теперь, думаю, нет нужды содержать меня конспиративно в «Астории»? — произнес Соколов. — Я отправляюсь в дом отца.
— Прекрасно! — засуетился министр. — Мое авто вас доставит.
Сахаров вдруг переменил тон:
— Согласно резолюции государя, твой заклятый друг Штакельберг-Барсуков освобожден из тюрьмы под гласный надзор полиции. Поздравляю! А жертва твоей любовной страсти — Вера Аркадьевна, к счастью, отбыла к мужу, в Берлин. Так что на балу ее не будет.
Герой дня
После обеда посыпал пушистый, волшебными звездочками, словно расписными, снег. Соколов облачился в шубу и в отцовской четырехместной карете с фонарями отправился в Зимний дворец.
Старый граф простудился и на бал ехать не мог. Он со слезами на глазах обнял сына, перекрестил:
— Порадовал меня, сынок, спасибо... Скажи поклон государыне и государю.
Карету еще не успели поставить на полозья. Снег громко визжал под колесами. Соколов глядел в обмерзлое окно, видел белые крыши и мелькавшие фонари. Но мыслями уносился далеко — к предстоящему опасному путешествию в Галицию.
При подъезде к Зимнему карета попала в вереницу других возков и еле плелась. Наконец карета дернулась, снег перестал визжать. Парадный подъезд Зимнего уже заполнился гостями и просто любопытными, оттесняемыми полицейскими.
Соколов сбросил шубу на руки лакея. На ходу раскланиваясь со знакомыми и незнакомыми,
Гости сбились в небольшие кружки, прикладывались к шампанскому, разносимому на подносах лакеями, оживленно беседовали, источали довольство.
Соколов едва успевал отвечать на приветствия. Он всегда вызывал любопытство и восхищение, особенно дам. Но слух о его очередном подвиге моментально разнесся по северной столице и вызвал интерес повышенный.
Шутка
— Дорогой граф, вы нас не желаете замечать? — услыхал он похохатывающий басок. С подчеркнутой вежливостью Соколову поклонился человек невысокого роста, с умными серыми глазами. Это был председатель Совета министров и министр финансов Коковцов. — Поздравляем со «Станиславом»!
Возле него, недалеко от тронного возвышения, стояли лощеный, с обширной лысиной и прижатыми ушками генерал-адъютант Фридерикс и совершенно громадный мужчина с коротким ежиком темных волос, подстриженными усами и бородкой, с пробритыми щеками и приятным лицом. Коковцов представил:
— Вы знакомы с Федором Федоровичем Гарнич-Гарницким? Знаменитый силач-борец, председатель «Геркулес-клуба», статский советник...
— Давно знакомы!
Фридерикс сощурил лукавые глаза:
— Вы, Дполлинарий Николаевич, должны знать, что сейчас завелась разбойная шайка. Газеты и обыватели волнуются: «Грабят и убивают, а полиция опять беспомощна». Третьего дня на Васильевском острове напали на Федора Федоровича. И что бы вы думали? Наш богатырь таких оплеух навешал им, что все трое ноги еле унесли. Каково?
Коковцов подхватил:
— А если бы на вас, Аполлинарий Николаевич, налетели, вы с ними сумели бы разделаться?
Соколов фыркнул:
— Как же можно! Я им добровольно отдал бы шубу и портмоне — несчастным помогать следует.
Все весело улыбнулись — шутка понравилась.
Кадриль
Бал в Зимнем пролетел быстро, как приятный сон. Государь вручал ордена: Шрайберу — председателю Верховного уголовного суда, генералу от кавалерии Владимиру Сухомлинову, купцу из Нижнего Новгорода — за благотворительность и еще кому-то. Но первым принять орден из рук самодержца и услыхать самые лестные слова удостоился Соколов.
Потом был роскошный стол, прекрасные вина, множество тостов. И наконец, настали танцы. На хорах заиграл оркестр. Дамы еще при входе получили карточки с отпечатанным порядком танцев.
Так случилось, что Соколов оказался рядом с креслом, на котором сидела окруженная юными фрейлинами императрица. Она протянула для поцелуя руку и любезно заметила:
— А я очень вам признательна. Вы, граф, спасли империи государя, а мне — мужа, — и не без легкого кокетства, с удовольствием глядя на пышущего мужественной красотой атлета, добавила: — Вы, кажется, хотели быть моим кавалером и пригласить именинницу на кадриль?