Железная команда
Шрифт:
…Фельдфебель Крайцер заметил какое-то движение на ячменном поле. Он дал веером длинную очередь из пулемета. Унтер-офицер, сидящий за рулем, круто развернул мотоцикл, чтобы ехать в том направлении. У кромки посевов переднее колесо машины резко ткнулось в глубокую тракторную борозду. Надо было вставать, перетаскивать тяжелую машину. Крайцеру лень было вылезать из коляски, он устало махнул рукой.
— Никого там нет, мне почудилось. Давай назад.
Водитель был рад, что не придется трястись по пашне. Он соскочил с седла и начал
…Треск пулемета заглушил ее слабый вскрик. Климушка вначале подумал, что Ася упала, запоздало выполняя его команду после того, как пулемет смолк. Ожидая новой очереди, он приник к земле рядом с девочкой. Вдруг он заметил, что рука ее бессильно отвалилась к его боку.
— Что с тобой? — шепнул он.
Ася молчала.
— Что?!. — вскочил он на колени.
Ему послышалось, что она всхлипнула; на правом плече по кофточке, как змея, ползло черное пятно. Кровь!..
Климушка ощутил оглушительный удар в голове и груди, судорога холодной волной разлилась по всему телу, что-то корежа внутри него. Он бы закричал, если б смог, — перехватило дыхание, челюсти свело так, что захрустели зубы.
То, что он делал дальше, он делал сознательно, то есть он все понимал. В то же время руки и ноги двигались как бы без его воли.
Каким-то образом ему удалось взвалить девочку себе на закорки. Огибаясь едва не под прямым углом, он побежал мелкими частыми шажками. Путались ноги. Звонко шурша, хлестали колосья по лицу.
Ася, обмякшая и безжизненная, то и дело оползала со спины. Вскоре, однако, Климушка почувствовал, как по ее телу прошло упругое движение. Ася вздохнула и слабо простонала:
— Больно…
Жива! Это было самое главное из всего, что сейчас происходило. Он забыл про фашистов, про опасность самому быть убитым. Надо было скорей добежать до дому, и тогда все будет хорошо…
Климушка выбрался из ячменя на луговину. И как только перестали шуршать колосья, он услышал собачий лай. «Жук!» — узнал он. На душе посветлело — изба была близко.
Сзади опять застучало — то была вторая очередь, выпущенная фельдфебелем из пулемета.
Перед Климушкой в эти секунды мелькали солнечные полянки Журавлиного яра, озерко под обрывом — вода там студеная и чистая-чистая, как роса. А из старой сосны живица течет, какой нигде нет полезней на свете: смажет бабушка рану — через день заживет! И в дупле — рой пчелиный. Угостит он ее таким медом…
Треск заставил его обернуться. В тот же миг что-то остро ужалило в бок. «Пчела! Нет, оса…».
И вдруг все переменилось. Нахлынул зеленый холодный туман. Дышать стало нечем. Сделалось зябко, худо, лихо…
Луна закачалась, закачалась и расплылась в озерко. Издалека-далека донесся голос Аси:
— Климушка!..
Ничего. Он сейчас передохнет… Оса впилась в бок, смахнуть — силы
Туман загустел, противный, удушливый. Силясь разглядеть сквозь него, Климушка шире, шире раскрывал глаза…
И увидел ее. Рядом. На белой от ромашек лужайке. Мягкой легкой рукой она гладила его щеку…
И когда он уже ничего не видел, он прошептал ее имя, первый раз:
— Ася…
…Асе казалось, что тело ее от пронзительной боли стало стеклянным и хрупким. Все же она придвинулась к мальчику, опершись на здоровую руку.
— Климушка!..
…Большая черная собака, повизгивая, суетилась около него. Она лизала ему щеку, белый немигающий глаз. Лизнула струйку крови в уголке стиснутых губ — и тогда, отпрянув, подняла голову к луне и завыла…
Глава 4
Матвейка ночевал у Мишутки на сеновале. Поздно вечером к ним прибегали Иван с Ешкой, рассказали, как днем гитлеровцы возили по деревне больного еврейского мальчика — допытывались, не знает ли кто, где скрываются другие евреи-беженцы.
— И куда они его?.. — спросил у братьев Матвейка, стараясь казаться безразличным.
— Увезли куда-то вместе с фельдшерицей, — сказал Иван. — Назад проехали без них, я видел.
— А мы знаем, где прячутся те! — шепеляво похвастал Ешка.
Иван толкнул брата в бок:
— Не трепись!
— Свои жа… — надулся Ешка.
Этот разговор обеспокоил пастухов. Они хотели поговорить с дядькой Парфеном, да того допоздна не было дома.
Ночью виделся дурной сон. Утром Матвейка проснулся как бы от предчувствия тихой и страшной беды. Беспокойство почему-то еще больше усилилось, когда узнал, что конюх все еще не возвратился.
По дороге на скотный двор пастухов встретил Никишка, злой и какой-то помятый, словно с перепоя.
— Айда за мной!
Возле конторы уже сидело несколько деревенских мальчишек, собранных Клюевым.
Вышел розовощекий белобрысый офицер в новом обмундировании, свежевыбритый, надушенный и хрустящий, как необмятый бумажный рубль. За ним — фельдфебель Крайцер с обычным своим деревянным выражением на лице. Офицер, улыбаясь, сломал в мягких белых руках круглый пакетик, похожий на кусок толстой свечки, и начал раздавать ребятам большие таблетки:
— Кушайте. Это конфеты.
По-русски он говорил свободно, лишь на звуке «р» всхрапывал.
— Кто из вас любит собирать грибы? — обвел он мальчишек улыбчивым взглядом.
Ребята нерешительно мялись и переглядывались: о чем заговорил?..
— О-о, вы боитесь: я буду заставлять собирать для меня?! Нет, нет! Я сам пойду искать… А смородина созрела?
— Не вся… Поспела кой-где, — раздалось несколько голосов.
— Мне нужен провожатый, кто хорошо знает бор, где произрастает белый гриб-боровик. И смородина.
— Где — смородина, там боровики не растут, — сказал Иван Беляшонков.