Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I
Шрифт:
— Бога?
— Его нет.
— Красоту?
— Выдумка праздной буржуазии.
— Семью?
— Вредный пережиток.
— Жалкое существо! — сказал с печалью во взоре Судия. — По крайней мере, посадил ли ты хоть одно дерево при дороге, чтобы усталый путник освежился и отдохнул в его тени?
— Нет. Я не признаю частной благотворительности.
— Приласкал ли ты когда–нибудь ребенка?
— Зачем? Я учил его классовой борьбе.
— Отер ли ты слезы страдающего?
— Нет, я говорил ему о мести…
— Ты никогда не ошибался?
— Никогда.
Судия
— Значит, я ошибся. Я допустил зло, ибо без него не было бы действенным добро. Мудрость не существует без глупости. Трава для ягненка, ягненок для тигра, шкура тигра для человека. Все в мире нужно и уравновешено. Один этот человек враждебен мне и не нужен в моих будущих творческих замыслах. Наказать его? Но он не знает своей вины. Простить? Но он не поймет и прощения. Иуда и Дия- вол поймут, а он не поймет. Что же мне с ним делать?
И после минутного размышления Судия сказал:
— Вот что! Не существуй более. Отныне и вовеки.
Раздался легкий треск. Социал–демократ растворился в небытии навсегда.
И ничто в мироздании не дрогнуло, не шевельнулось.
В. Никифоров — Волгин
ЛУЧИ СМЕРТИ
Нарва, 16-го июня 1925 г.
Заграничная печать много говорит о «лучах смерти» — разрушительных, дьявольских, ослепляющих, сжигающих, умерщвляющих и иных чудодейственных лучах — изобретении английского блэффиста Риндель — Мэтьюза.
Описываются ужасы, которые могут быть произведены применением таких лучей на войне…
Неутомим человеческий гений. С каждым годом дарит он миру все новые и новые достижения, направленные к умерщвлению человека, к разрушению семейного уюта, к погашению смеха и радостей наших, таких маленьких и скоропреходящих.
Устали все в наше звериное время, не только люди, но, кажется, даже и земля устала, а человек продолжает напрягать свой гений к уничтожению покоя.
Вместо маленькой, солнечной жизни «лучи смерти», ослепляющие, сжигающие, умерщвляющие.
Человек жаждет мира. Все помыслы его — как бы доползти до заветного источника мира и отдохнуть от войн, революций, душевной усталости, но кто–то жестокий, «без Христа, без имени святого», забегает вперед и отравляет воду в источнике.
Когда читаешь о новых, изобретенных человеческим гением орудиях смерти, то жутко становится людей, за жизнь. Невольно зарождается «наивная тоска» о светлом, евангельском гении, который спустился бы на нашу горевую, усталую землю, принес бы мир всем нам, так страстно и с такой болью ожидаемый, и вместо «лучей смерти» осветил бы нас лучами
В. Никифоров — Волгин
КОЛДУНЬЯ
(Нарвская легенда)
За готическими, узорными от мороза окнами старинного дома — лунная рождественская ночь, шелест снежной вьюги и белый покой загрезившей Нарвы.
Я, маленький любознательный мальчуган, несмотря на поздний час убежал из дома и сижу в полутемной сводчатой комнате с нелюдимым старожилом Нарвы Власом Ни- кандровым — маленьким тщедушным стариком, большим любителем древности.
Румяным жаром дышит камин, озаряя во мраке комнаты то диван, на котором отдыхал Карл XII, то молчаливые часы средневековой конструкции, стальные латы ливонского рыцаря, и самое жуткое, от чего бледнеет моя душа, ржавое зубчатое колесо, к которому во времена инквизиции привязывали вероотступников.
Сводчатая комната Власа Никандрова полна воспоминаний отшумевших мрачных веков, о которых говорят пожелтевшие страницы истории.
Идет ночь. Воет вьюга. Детской душе моей страшно.
На старинной ратуше городские часы бьют двенадцать ударов.
Влас вздохнул и тихо сказал:
— Сейчас исполнилось пять столетий, как на площади перед ратушей сожгли чародейку Ладу… Ее сожгли в ночь на Рождество Христово, при пении псалмов и молитв отцов святой инквизиции… Так же, наверное, светила луна и плакала снежная вьюга… Никто тогда не протестовал, кро- ни ратушных часов… да, часов… теперь уже несуществующих…
— Расскажите мне про Ладу!
— Спать не будешь, мой маленький. Страшная история. Расскажу тебе лучше днем.
— Я сейчас хочу… Не отказывайте мне, ради Бога!
— Нетерпеливый ты, мальчик, — проворчал старик, закуривая трубку, — ну, так и быть, слушай…
— Там, где каменным суровым рыцарем стоит замок Германа, пятьсот лет тому назад, в тени могучих дубов, стояла хижина чародейки Лады. Красивая была эта Лада, и добрая. Чародейкой ее прозвали за то, что хорошо лечила людей целебными травами от всех болезней. Слава о ее врачевании дошумела до берегов Дании. Имя Лады было благословенным среди людей.
Но все доброе, что делает человек своему ближнему, ведет к большим страданиям и даже к мученичеству…
Так было и с чародейкой Ладой…
В те времена не было более жестоких и черствых людей, как духовенство. Узкие, невежественные, мстительные фанатики не могли простить, что в руках необразованной, простой женщины, — такой великий дар и такая громкая слава, а у них, таких ученых, знающих премудрое Слово Священного Писания, уважаемых сильными мира, нет этого великого дара и нет этой громкой человеческой славы, и решили служители церкви, в душных своих кельях, отомстить чародейке Ладе.
По Нарве они распространяют слух, что Лада — колдунья и силой бесовской исцеляет недужных, и что нет места ей под небом и Бог требует сожжения ее на костре.