Железноцвет
Шрифт:
В восьмидесятиметровой гостиной царит уютный полумрак, свет люстры бликует на латунном карнизе, занавес которого скрывает аквариум. Толстые ковры приятно пружинят под ногами. Пахнет водорослями, винилом и старой бумагой. Оккупировав собою диван, Зоя поджидает меня, закинув берцы на палисандровый подлокотник.
– Ооо, – потянув носом, говорит она.
– А ты думала, – говорю я, и спихиваю ее ноги на пол.
Зоя принимает чашку. Пододвинув одно из кожаных кресел, я усаживаюсь рядом.
– Ни фига себе потолки, – говорит Зоя. – Уютный у тебя блиндаж, ничего не скажу. А силовая рама
– Да пожалуйста. Штанга – вон, в углу. Где-то еще должен пояс валяется…
Зоя пренебрежительно фыркает.
– А это че за фикус? – говорит она.
– Это, ну, как тебе сказать…
Приподнявшись с дивана, Зоя выплескивает половину чая в кадку, стоящую рядом с диваном. Находящееся в кадке уродливое растение алчно шевелит корявыми побегами – этого Зоя, к счастью, не замечает. Извлекши из-под себя Аркашину фляжку, разбавляет свой отвар чем-то мутным.
– Ну, теперь рассказывай! – повелевает она.
– Все нажито непосильным трудом, гражданин начальник. Не имеете права.
Зоя хрюкает, подавившись своим чаем, и озорно улыбается.
– Про себя мне расскажи, Петя. Я ведь тебя только в газете и видала. В коляске, с шоколадной медалькой и синей рожей.
– Видно было, да?
– С тех пор гораздо лучше стало, – признает Зоя, отхлебнув из чашки. Румянец появляется на ее щеках. – Че ты делаешь тут? Ну, когда без мигалки?
– А какие тут занятия для приличного человека? Рэкет, разбой, заказное убийство.
– Кого грабишь?
– Торговцев клещом, сутенеров. У кого есть, что брать, – отвечаю я. Зоя смешно хмурит брови. Они у нее с изломом и вороные, в контраст светлым волосам. Она делает пару глотков и задумчиво смотрит на меня.
– Как оно было, Петь? – вдруг спрашивает она. – В Москве?
– Я не хочу про это.
Каждую ночь, их взгляды следуют за мной.
– Я-то тебя не виню, – жмет плечами Зоя. – Не знаю, что сама делала бы. Приказ есть приказ, так?
Не было такого приказа. За час до того, как танки Воронина покатились по Новому Арбату, последняя верная правительству батарея раскатала полевой штаб Управления – кто-то спутал координаты. Вертолетам, присланным нам в помощь, “Панцири” Виктора не дали долететь даже до Садового кольца; танки 4-й гвардейской на въезде на МКАД размазали по шоссе, как по булке. Мы остались одни. Был приказ – отступать. Был коридор. Было время. У симфонии, которая разыгралась два часа спустя, был только один автор.
– А это чего?
– Ммм?
Зоя тыкает куда-то за мою спину. Я оглядываюсь. Справа от окна, между патефоном и полкой с цветочными горшками висит большая и изящно выцветшая афиша. Она замаскирована желтоватой листвой – так, что видно только название.
– “Кольца Венеры” – читает Зоя. – Это фантастика, да? Я в кино с Зарницы не была!
Выпалив это, она тут же опять делает мрачную мину и подозрительно косится на меня. Я делаю вид, что не заметил ее энтузиазма.
– Нет,
Зоя удивленно поднимает брови и щурится.
– Погоди-ка, – бормочет она, – “по сценарию Петра Леонова”? Это не по твоему же?
Я жму плечами.
– Елки-палки!
– Что? Это не столь уж невообразимо. Голливуда больше нет, как впрочем и Мосфильма. Время независимого кинематографа.
– Всегда мечтала актрисой стать, – признается Зоя. – Только не кино.
– Эстрада?
Зоя мечтательно улыбается, но потом внутри нее словно что-то щелкает, и на ее лицо возвращается ее обычная хмурая и чуть насмешливая мина; она отворачивается и смотрит в потолок. Молча допив чай, Зоя ставит чашку на кофейный столик и выуживает из заднего кармана сигареты. Пару раз она щелкает колесом зажигалки, и гостиная заполняется дымом. Зоя кладет руки под голову и прикрывает глаза. Я молчу. Сколько себя помню, я всегда мечтал быть разведчиком.
– Думаешь, с Аркадием все нормально будет? – спрашиваю я. Зоя открывает один глаз, и ее лицо сразу мрачнеет – по-настоящему.
– Нет, – отвечает она, стряхивая пепел в чашку. – Не хотела сейчас про это… Короче, видел припухлости вокруг глазниц?
– Да.
– Отравление. Какая-то дрянь попала в кровь с осколками. Ртуть, может. Без понятия.
– И что дальше?
– Он умрет – вот что дальше. Скорее всего. Нужна сложная операция, и еще понадобятся такие лекарства, которых ты в аптеке не найдешь.
– Если я их достану, сможешь его починить?
– Нет. Я тебе не Пирогов, Петя, – говорит она, выпуская дым в потолок. – Что-то я умею, но… Не думай, что я не хочу ему помочь. Очень хочу… Короче, придется зашивать, как есть, а там – будь что будет. Может, свезет.
Несколько минут она молчит, а я перебираю в уме варианты дальнейших действий. Но вместо конкретных решений мне в голову все время лезут воспоминания.
Я помню, как тяжело было брату, когда он впервые вернулся домой. Зимой это было, сразу после первой битвы за Сиэтл. Аркадий не находил себе места – не мог заснуть, если не стреляли. Он сбежал обратно на фронт, бросив нас с матерью, как только смог. Помню, что я не узнал его, когда он только вернулся. Где был тот брат, который пытался сделать из меня хоккеиста, который помог мне в первый раз завязать шнурки? В пятом классе, катаясь на горячо обожаемых Шарлоттой лыжах, я упал и здорово растянул себе связки. Аркадий нашел меня, и на своих руках пронес через весь лес. Я делал за него уроки в обмен на мороженное, а он всегда был готов за меня вступиться в драке, если только дрались мы не друг с другом…
Что же легло между нами? На этот вопрос я, конечно, всегда знал ответ: не что, а кто. Виктория. От нее он сбежал в армию, потом – на войну. Я не должен на него злиться, не должен сваливать вину за то, кем он стал, на него одного. Сейчас ему нужна моя помощь, потому что больше помочь некому.
– Есть еще другой вариант, – говорю я, и Зоя немедленно поворачивается ко мне. – Слышала когда-нибудь про Удильщика?
– От тебя, только что.
– Известнейший персонаж в узких кругах. Все о нем знают, все делают вид, что его нет. Он может помочь.