Железноцвет
Шрифт:
– Ничего себе, – говорит Зоя, широко раскрыв глаза. – Это сколько же в нем народу живет?
– Десятки тысяч. Никто точно не знает. Переписей там ох как давно не проводят.
Мы вплотную приближаемся к комплексу. Состав сбрасывает скорость, скрипят тормоза. Тень наползает на поезд, отсекая солнце. По обе стороны от вагона вырастают стены многоэтажных домов, сращенных воедино. Слышен гул открывающегося гермозатвора – мы прибываем на станцию.
Платформа, поднятая над землей на бетонных опорах, напрямую соединяется с небольшой площадью, ведущей к парадной блока “А”, расположенной на высоте пятого этажа. Раньше была еще одна такая же платформа, со стороны реки. Оттуда вторая ветка монорельса
– Ну чего, на выход? – с хорошо скрываемым волнением спрашивает Зоя.
– Гляди в оба, глаза на затылке.
Торговец на полуслове обрывает рифмованную тираду и, катя баул за собой, выходит первым. Пассажиры неторопливо вытекают вслед за ним. Помедлив, мы берем свои сумки и тоже покидаем вагон. С шипением, двери поезда закрываются за нашей спиной.
***
Когда наш поезд уходит, он проезжает через тоннель, проделанный в здании, и створка ворот закрывается за ним. Мы оказываемся в своеобразном дворе, со всех сторон окруженном стенами многоэтажных домов. Из окон долетают мощные басы и монотонный вокал. Ветер доносит запах копченой рыбы и каннабиса. Кто-то очень плохо играет на гитаре; пьяно орут строевую песню. Палатки и лотки торгашей пестреют по обе стороны от монорельса; вокруг каждой трутся люди и животные. Возле обезглавленной и оскверненной статуи собрались стайкой девочки, скверно накрашенные и еще хуже одетые. Они глядят на приезжих голодно и искательно. Как перекати-поле, ветер гоняет по площади летучий сор.
После падения Нового Города, Массив пережил тяжелые времена. Зарплаты и пенсии рухнули ниже плинтуса, люди месяцами находились в отпусках. Здания комплекса перестали ремонтировать, началось самовольное строительство. Управление отдалилось от Массива. Из инженеров и механиков, поддерживавших работу комплекса, сформировался неформальный совет, который взял на себя управление делами Массива. После появления Удильщика и Предательства Воронина, железобетонный улей стал главным центром преступности в городе, берлогой для всех его отбросов. Со временем, многочисленные банды, нашедшие прибежище в комплексе, объединились в ополчение, подвластное совету Массива. После нескольких неудачных рейдов и провалившегося проекта сноса комплекса, Массив был брошен властью на произвол судьбы. С годами, он превратился в лабиринт, по устройству которого в моей альма-матер сдаются зачеты. Все те, кто подверглись преследованию Управления, но не смогли покинуть пустошь, осели здесь.
Мы стоим посреди платформы, и я чувствую, как в нашу сторону постепенно обращается все больше любопытных взглядов. Мутные персонажи, что ехали вместе с нами, быстро проходят мимо. Некоторые останавливаются, чтобы поговорить с теми, кто трется возле палаток. Большинство, не задерживаясь, проходит в парадную через тяжелые двойные двери. Кроме этих дверей выходов с платформы не видно. Зоя собирается было идти к дверям, но я придерживаю ее за локоть.
– Ничего не замечаешь? – спрашиваю я. Зоя заметно напрягается и коротко качает головой. Ее глаза начинают молниеносно перескакивать с окна на окно, с лица на лицо, обыскивая двор в поиске угрозы. Но, как она ни вглядывается, ей не видно того, что я заметил сразу. Над двойными дверьми, ведущими в парадную, раньше были окна. С моего последнего визита кто-то заделал их. Вот только плохой, видно, был каменщик. Тут и там в кирпичной кладке виднеются разновеликие отверстия, диаметром от кулака до баскетбольного мяча. За каждым из них я вижу жар человеческих тел, биение возбужденных сердец и сталь.
– Нас ждут, не иначе, – говорю я. – Не дергайся. На три часа, над дверьми.
– Ах ты ж тварь, – шепчет Зоя. – Прямо на линии огня мы.
– Три… нет, четыре автомата
– Сука. Думаешь, Семен стуканул?
– Может быть, может и нет. Может, они и не нас вовсе ждут. Так или иначе, по-хорошему не вышло. Раз так – будем как всегда. Спиной повернись.
Из Зоиной сумки я извлекаю большой шар, слепленный из серой бумаги. Аккуратно сняв с шара верхушку, я закрываю полученное отверстие рукой. Я ощущаю, как что-то ползет по моей ладони, царапая кожу лапками. Потом я чувствую легкий укол. Я закрываю крышку. Через несколько секунд после этого, шар ощутимо вибрирует, словно десятки маленьких крыльев одновременно ударили по воздуху. Зоя отшатывается.
– Это что? Это у меня в… в сумке было? Ебаный…
– Успокойся, – говорю я. – Без сигнала они не проснутся.
– В нем что, пчелы?
– Не совсем. Мы называем их светляками…
– Ненавижу всю эту жужжащую проблядь!
– Я учту. Теперь положи ладонь на улей.
– Чего?! Ты совсем ебнулся? Убрал эту залупу от меня, пасечник хуев! – шипит Зоя. На ее лице написано величайшее отвращение.
– Не капризничай, вот так.
– Я тебе переебу сейчас, понял? – вдруг совершенно ровным голосом говорит Зоя. – Нет – значит нет.
– Эээ…
Зоя молча смотрит на меня.
– Знаешь, – помешкав, говорю я, – а я вот моли боюсь. И тараканов.
– Врешь! Как можно бояться моли, Петя? Это уже… фарс какой-то.
– Сама ты фарс. Тебя просто в чулане не запирали. На полдня.
Зоя пренебрежительно фыркает, но чуть-чуть да расслабляется.
– Положи руку, пожалуйста, – прошу я. – Я рядом. Больно не будет, обещаю.
Помедлив, Зоя глядит мне в глаза, а потом все-таки накрывает улей ладонью. Ее рука сильно дрожит, и, особо не задумываясь, я накрываю ее ладонь своей. Если она сейчас дернется, ничего хорошего не случится.
– Еще чуточку. Видишь – ничего страшного, – говорю я. Зоины глаза округляются, когда часовой начинает карабкаться по ее ладони. Она порывается убрать руку, но я удерживаю ее. – Он просто хочет познакомиться. Все как надо.
– Ничего хорошего! – нервно говорит Зоя. – Сказал же – они спят.
– Часовые никогда не спят. До самой смерти.
– Ненавижу мух. И ос. Все это говно… ненавижу, – говорит Зоя. Она морщится, когда часовой берет пробу ее крови. Улей отзывается гудением, и я закрываю его крышкой.
– Вот и все, – говорю я, – теперь осталось только подобраться поближе…
– Не надо, – обрывает Зоя. – Как этим пользоваться?
– Вращаешь по часовой стрелке, потом резко – против часовой. Если этого не сделать, они посыпятся из улья, как горох…
– Дай! – Зоя отбирает у меня улей. Она яростно вертит его, а потом бросает одним плавным движением, грациозно изогнувшись всем телом. Выпущенный, словно снаряд, улей мчится над платформой и попадает прямо в бойницу, за которой притаился пулемет.
– Ничего себе! – не удерживаюсь я.
– Первый юношеский по метанию ядра, – хвастается Зоя. Она собирается добавить что-то еще, но тут из здания напротив раздается душераздирающий визг.
– Пошли! – командую я. Прежде, чем кто-то во дворе успевает сообразить, что происходит, мы оказываемся внутри здания.
Вестибюль встречает нас громогласными воплями и жужжанием крыльев. Ополченцы беспорядочно мечутся, пытаясь стряхнуть с себя светляков; одни бросаются из стороны в сторону, врезаясь во все на своем пути, другие уже валяются с пеной у рта, суча ногами. На нас светляки не обращают никакого внимания. Тяжелые, как атомолеты, они разлетаются в поисках целей, обманчиво медлительные и грозные. Их белая кровь пульсирует в темноте, просвечивая сквозь внутренности. Я переступаю через тела, попутно освобождаясь от грима.