Железнодорожница 2
Шрифт:
— А что вы-то делаете для повышения показателей? — перебила я ее. — Они и без вас постоянно повышаются! Потому что люди на станциях выполняют и перевыполняют план!
— За последние двадцать лет население нашей страны увеличилось на двадцать миллионов, — потрясла Раиса Федоровна указательным пальцем, — уже из-за этого насколько увеличились объемы перевозок! А вы что же, сидите и думаете, как их еще увеличить?
— И как вы, сидя в кабинете, собираетесь поднимать количество вагонов? — ввернула я заключительный аккорд. — Вы приписками
Четвергова растерянно огляделась по сторонам, словно в поисках опоры. А опоры, то есть, Садовской, поблизости не было. Злобная баба заметно стушевалась.
— Знаете, я буду вынуждена доложить о ваших высказываниях кому следует, — решила ее добить Раиса Федоровна. — Это же надо — так обесценить нашу подготовку к празднику!
И пожилая женщина удалилась, на ходу кутаясь в свою шаль. Четвергова потопталась немного на месте и рванула вслед за ней.
К вечеру мне доставили пять ящиков цветной гофрированной бумаги. Она оказалась таких нежных цветов и такая приятная на ощупь, — так и захотелось с ней повозиться. Что ж, цветы выйдут на славу!
Дома тоже кипела работа. Ритка купила в киоске Союзпечати целый ворох красивых открыток — с крейсером «Аврора», с гвоздиками, с лентами и знаменами. С надписями «1917», «Слава великому октябрю!», «С праздником, товарищи!». Везде преобладал красный цвет — цвет свободы, надежды, торжества великих идей.
— Ты не рано начала их подписывать? — удивилась я. — Праздник-то седьмого ноября будет.
— А пока дойдут? — возразила она. — До Москвы точно неделю идти будут. К тому же почта в праздники перегружена.
— А зачем так много?
— А вдруг испорчу? Чтобы переписать можно было.
— Так ты не пиши чернилами, возьми авторучку.
Репетиции с хором шли полным ходом. Мы пели уже и на сцене, и с микрофонами. И каждый раз в первом ряду сидели ответственные товарищи. В том числе Бродов, начальник отдела рацпредложений. Мне не нравилось, как он на меня смотрел. Как будто оценивал. Да и пусть оценивает, в конце концов подумала я. Уберет мою персону из хора, ну и ладно. Переживу как-нибудь. Зато времени свободного больше станет. Но назначались новые репетиции, а никто меня не просил покинуть хор. Стало быть, все у меня получается.
Однажды принесли мне в отдел картонную коробку. Сверху фломастером была написана моя фамилия.
— Что это? — спросила я у Раисы Федоровны, вошедшей следом.
— Как что? Подарки к празднику разносим! Ну-ка распишись в ведомости.
— Так это что, мне? — озадаченно произнесла я. — Подарок? И можно домой унести?
— Конечно, — с удивлением уставилась на меня женщина, — в первый раз, что ли? У вас в кассе подарки не выдавали?
— В-выдавали.
Раиса Федоровна и ее помощники упорхнули, а я распаковала коробку и ахнула. Боже, настоящий сервелат в железной банке, с ключиком для открывания. Палка копченой колбасы — у, а запах какой! Коробка конфет «Птичье молоко».
От этого
На пороге нарисовался Бродов.
— Добрый вечер, — сказал он, — подарок получили? Могу подвезти вас до дома, а то коробка тяжелая.
Он что, клеится ко мне?
— У вас есть машина? — равнодушно спросила я.
— Конечно.
— Да нет, не надо меня подвозить, я ведь могу по частям домой унести. В первую очередь колбасу, потом все остальное.
С минуту Бродов молча на меня смотрел, потом сказал:
— И все же, я буду вас ждать у поворота к остановке. Желтый «Москвич», — он назвал номер. И, видя, что я колеблюсь, добавил: — Нам нужно поговорить.
— А почему здесь нельзя?
— А здесь некогда, — развел он руками, — работа!
Интересный такой. По его мнению, я, женщина, должна схватить тяжеленную коробку, тащить ее до самого поворота — чтобы меня всего лишь подбросили до дома? И о чем он собирается поговорить?
К концу дня ко мне зашел Рома и взял коробку:
— Пойдемте.
Ах, додумался все же прислать Рому на помощь. Сам не пришел, чтобы нас вместе не видели. Будет ждать на повороте. А Рома, получается, в курсе странностей своего начальника?
Я села на заднее сиденье, рядом с коробкой.
— Спасибо, — Бродов пожал руку подчиненному, и Рома скрылся в вихре ветренного октябрьского вечера.
Машина тронулась, и Бродов заговорил:
— Расскажите мне, что именно говорила Четвергова в первый день репетиций.
— Ах, так Раиса Федоровна все же нажаловалась!
— Мы не это обсуждаем, — поморщился Бродов.
— Ну хорошо, я могу рассказать все слово в слово.
И я пересказала весь разговор.
Ответом мне было молчание. В зеркале заднего вида отражался мой собеседник — спокойный, даже равнодушный.
— Может, еще что-нибудь рассказать? — не утерпела я. — Честно сказать, человек создает впечатление умалишенного.
— Да не надо, — мягко ответил Бродов, — мы ее знаем как-нибудь побольше вашего.
И, поскольку он продолжал молчать, я тоже молчала весь оставшийся путь.
Вскоре машина остановилась во дворе дома на Енисейской.
— А я разве говорила вам свой адрес? — удивилась я.
Бродов с улыбкой повернулся ко мне:
— Давайте помогу донести коробку до квартиры.
Я скрипнула зубами. Представляю, что теперь про меня подумают и скажут соседи. Ведь за такой короткий срок меня уже второй раз подвозит до подъезда мужчина. Только теперь другой, и на другой машине. Хотя сейчас, в конце октября, лавочки стоят пустые — похолодало. И все же, кому надо, тот и из окна увидит, и с балкона.
Эх, замучается дед всех убеждать, что это всего лишь знакомые да коллеги по работе!
— Давайте, — сказала я со вздохом. Отказываться от помощи тоже не резон.
Бродов поставил коробку на стиральную машинку в прихожей и откланялся. Из зала выбежала Ритка.