Железный человек

Криптонов Василий Анатольевич

Тут даже я содрогнулся. Какая ж сука-то, блин.

— А она как выжила?

— Охотники подоспели. Десятком. Аврос ими тогда командовал, ещё главой Ордена не был, Десятник простой. Перебили тварей, ясно дело.

— А почему колдун её привязал-то?

— Уговаривал ведьмой стать. Чуял, видать, Силу, выродок. А охотники Землянку к себе забрали. Да она с тех пор всех дичилась. Только к тем и липла, кто научить чему-то мог. Всё мечтала хоть Сотницей стать, да в Пекло. Всё ей казалось, ежели тварей там множество, значит, гнездо у них.

Можно найти и всех разом перебить.

— Ну, это вряд ли так просто работает, иначе давно бы гнездо нашли.

— Да говорили ей. Но вишь ты — втемяшилось, толку говорить… Ты другое пойми. Она ближе тебя никого к себе не подпускала.

— Мне так не показалось, — ляпнул я и остановился.

Гравий тоже остановился. Посмотрел на меня долгим сумрачным взглядом из-под бровей.

— Резво, — сказал он.

— Так сложились обстоятельства.

— Спьяну, да после удачной охоты — чего не бывает. — Гравий продолжил идти.

— Да мы вроде трезвые тогда были…

— Я не про тебя. А про то, что до тебя. То было — баловство, несерьёзное. А чтобы к парню жить переехать — вот это неожиданно.

— По-моему, Гравий, ты как-то драматизируешь. Тебя послушать, так Земляна — такой, прям, нежный подснежничек. Тронь — рассыплется. А она не такая. Нормально всё с ней. Есть загоны — да. Ну а у кого их нет, спрашивается. Ты речь-то к чему ведёшь? Чтоб я на ней женился, что ли?

— Какой! — Гравий аж хрюкнул. — Видано ли, охотнику — жениться.

— Терентий, помнится, женат был.

— Был. И чего хорошего? Не при нашей жизни семьями обрастать. Я про то, чтоб вы потом друг дружку не поубивали.

— Охренел?

— Извиняй. Говорить сильно не умею, чтоб по делу и вежливо.

— Ладно, проехали, понял тебя. Вот что запомни, дружище: с теми, кто со мной хорошо, я ещё лучше. Такой у меня принцип. И давай уже закроем эту те…

— Тихо! — шикнул Гравий и остановился. — Слышишь?

Я прислушался. Что-то поскрипывало. В принципе, я постоянно слышал скрип деревьев, но этот как будто выделялся.

— Он? — прошептал я.

— Лыжи. — Гравий вытащил меч. — Идёт кто-то.

— У вас тут твари на лыжах рассекают?

— Тварей тут бояться вообще не принято. С ними всё просто и понятно. А вот от человека всякого можно ждать. Особенно ежели этот человек ночью по лесу шастает…

Я тоже вытянул меч. Медленно, чтоб не лязгал. Погасил Светляков. Мы с Гравием, не сговариваясь, двинулись в стороны. Я встал возле одного дерева, он — возле другого. Ночь выдалась мрачная, небо закрывали тучи.

Тут я уже отчётливо начал различать звуки человека. Сопение, поскрипывание снега под лыжами и даже сдавленный матерок. Вот появилась и тёмная фигура. Она остановилась. Лязгнул металл — ну явно меч достал! Нападать, что ли, будет?

Однако лыжник нападать не спешил. Он что-то там повошкался, и на снегу вспыхнуло зеленоватое свечение. Полыхнуло и погасло — Знак оставил. И в его свете стало видно человека.

В добротном тулупе, в валенках, в шапке-ушанке. Даже лицо на миг осветилось. Гравию, с его позиции, видно было лучше.

— Потап, ты, что ли? — сказал он в полный голос.

Неизвестный охотник подскочил, повернулся на голос и выставил перед собой меч.

— Кто здесь?! А ну, выходи! Спалю!

Глава 11

— Я это, Гравий.

— Гравий? Тьфу ты, зараза! Напугал! Ну, здорово, брат.

Они подковыляли друг к другу, обнялись.

— А ты чего тут, силки ставишь?

— А то что же! Их самых. Только не силки, а Трещотки. Этого гада силками не удержишь. Пробовал уж. Западни ставил. Он в одну вляпался — да и сломал, как не было! Ушёл. Так что теперь я Трещотку ставлю и свой Знак рядом с нею. Как зазвенит, так я сразу и сюда!

— Ох, Потап… Убьёшься.

— И ничего не убьюсь.

— Да видано ли, на такую напасть одному ходить?

— А не одному — поди собери хоть кого! Вы ж все только хохотать горазды… Так, а это кто такой?

Это я вышел из тени. Тут же наколдовал Светляков.

— Владимир это, друг мой, из Поречья, — отрекомендовал меня Гравий. — Знакомься, Владимир — Потап. Охотник Ордена Медведя.

— Медведя? — Я снял рукавицу и пожал Потапу руку. — Почему — медведя?

— Хорошего медведя, правильного, — уточнил Потап. — А не тварного. Тварных медведей мы зовём берами. А правильный медведь — он другой. Огромный. Он спит и видит сон, в котором все мы живём. А как проснётся однажды — тут-то миру конец и придёт. А он проснётся, если вокруг шумно будет. Потому надо всех тварей перебить. В тишине и мире медведь будет долго спать, а мы — долго жить.

— Звучит, как план, — согласился я. — А на кого ты здесь охотишься, я что-то не разобрал?

— А, тоже смеяться будешь, — почему-то набычился Потап.

— Слушай, я сегодня с утра человека с черепно-мозговой травмой вылечил, потом одного лиходея отыскал, другого прижал, а теперь ещё три часа по снегу топаю. Как думаешь, у меня осталось желание смеяться?

Потап смягчился. Достал из кармана тулупа трубку, кисет с табаком. Сноровисто забил, подкурил. Пахнуло так себе, но я не отодвинулся.

— Да есть тут одна тварь, — сказал Потап. — Не верит мне никто. А я своими глазами видел!

— Тварь?

— Да не. Мужика, у которого тесть с этой тварью — нос к носу! Вот как я с тобой сейчас.

— Так. И что за тварь такая?

— Снежный человек!

Я только молча кивнул. Окей, снежный человек, так снежный человек, чё бы и нет.

— Вот и хочу я эту тварь положить. Сейчас уж зима началась. Русалки попрятались, беры и волколаки не чудят, даже лешие почти не бедокурят. А снежный человек — он, ить, на то и снежный, чтоб зимой! Там, я чаю, костей — под сотню будет, не меньше. Древняя тварь, сильная. Никто его прежде не бил.