Жёлтая магнолия
Шрифт:
Сейчас, когда страх понемногу отпустил, к ней вернулись воспоминания о видении в сокровищнице. Невыносимо сладкие и болезненные. Сладкие, потому что стоило закрыть глаза, как память возвращала все ощущения: прикосновения маэстро, такие нереально реальные, почти осязаемые, как будто это было с ней и наяву. И болезненные, потому что все они предназначались другой.
Если бы две недели назад ей кто-то сказал, что она будет лежать и мечтать о поцелуях маэстро Л'Омбре, она бы только рассмеялась.
Но разве она могла знать, что за этой маской холодного равнодушия, высокомерным презрением
И что ей теперь делать?! О, Серениссима…
Она уткнулась носом в подушку и тихо заплакала.
Давно ли она плакала? Очень давно…
Потом, когда слёзы высохли и наконец вернулось самообладание, она решила, что погадает себе завтра утром и тогда будет ясно, что делать. Утро очищает разум, как говорят цверры.
Этой ночью ей не приснилось кошмаров. Ей приснился маэстро. Он рисовал, а она сидела рядом и наблюдала, как быстро движутся его пальцы, рождая на бумаге прекрасное лицо…
Лицо Вероники…
Она хотела дотянуться и смять этот листок, так что даже во сне пальцы сами сжались в кулак, и от ощущения чего-то странного в её ладонях тут же проснулась. За окнами было уже светло, и первое, что она увидела — висящий над ней голубой балдахин с золотым кантом, а потом ощутила пальцами гладкую поверхность шёлка и…
..цветы?
Приподнялась на локтях на кровати и обомлела. Поверх голубого шёлкового одеяла были рассыпаны лепестки королевской магнолии, и они устилали почти всю кровать.
Жёлтое на голубом…
В первый момент это показалось даже красиво, и не будь в её памяти всего того, что случилось недавно, она подумала бы, что это как-то слишком … романтично. Но образ «бабочки» в ночном мраке, лежащей на мокрых камнях набережной, врезался в её память навечно. И с ужасом глядя на эти лепестки, Миа судорожно нащупала ленту колокольчика у кровати и дёрнула её изо всех сил. Она трясла её так долго и так исступлённо, что в итоге оторвала.
В комнату вбежала одна из служанок, а за ней и монна Джованна, и обе замерли на пороге, но экономка опомнилась быстрее.
— О, Мадонна! Святая Лючия! — прошептала она, осеняя себя знамением, и схватив служанку за плечо, вытолкала в коридор со словами: — Живо позови синьора Райнере! Он как раз спускался к завтраку! Надо скорее это убрать! Страсть-то какая!
— Не трогайте! — едва не крикнула Миа, останавливая экономку, которая хотела смести лепестки на пол. — Это… это улики!
Маэстро появился быстро. По лестнице он, кажется, просто взлетел, и ворвавшись без стука, остановился посреди комнаты. В любой другой момент такое появление в спальне синьоры можно было бы посчитать возмутительным, недопустимым и неприличным. Но сейчас даже монна Джованна не закудахтала ничего себе под нос. А лицо маэстро при взгляде на лепестки стало мрачнее тучи.
— Ничего не трогайте! — приказал он экономке и спросил Дамиану, явно подавив в себе желание подойти поближе: — Вы в порядке?
— Да, да, я…
— Сидите ровно так, как сейчас, монна Росси. Постарайтесь ничего не сдвинуть.
Маэстро осмотрел кровать, обошёл комнату, осматривая мебель и пол, и наконец, остановился у окон.
— Вы же запирали дверь изнутри? — спросил он Дамиану, обернувшись. — И… доброе утро, монна Росси. Если конечно его можно назвать добрым.
— Нет, я… да… запирала, конечно! — пробормотала Дамиана, стараясь на него не смотреть. — Доброе утро, маэстро.
— Очень странно…
Он снова осмотрел задвижки на окнах — заперты. Дверь на террасу тоже оказалась заперта изнутри, потому что вчера был сильный ветер. Маэстро распахнул тяжёлые портьеры, впуская больше утреннего солнца, а затем вернулся к кровати, и Дамиана ощутила, как у неё замирает сердце. Она сидела перед ним в одной полупрозрачной сорочке, лишь наполовину прикрытая одеялом, её волосы разметались по плечам, и судя по взгляду маэстро, который он тщательно отводил, всё это он, разумеется, тоже заметил.
— Монна Джованна, будьте добры, принесите монне Росси кофе, — он бросил короткий взгляд на экономку, но видя, как она мнётся у двери, добавил резко: — Да поживее. Какого дьявола вы стоите как истукан?!
Монна Джованна исчезла мгновенно, не забыв бесшумно затворить за собой дверь. А маэстро и Дамиана остались в комнате вдвоём. И как только экономка ушла, маэстро подошёл к кровати и присел на самый край у ног Дамианы, возле столбика, поддерживающего балдахин.
— Вы не против? Мне нужно… осмотреть… улики, — произнёс он негромко, и его голос показался Дамиане слегка охрипшим.
Его взгляд скользнул по лепесткам, по одеялу вверх, и остановился на лице Дамианы.
— Не будь это лепестки магнолии, я бы решила, что это очень даже романтично, — пробормотала она, не зная куда деваться от его внимательного взгляда. — Но, если честно — мне… очень страшно!
Маэстро взял один из лепестков, некоторое время задумчиво рассматривал, затем понюхал и произнёс негромко:
— Я уверен, что это сделал кто-то из слуг. И я обязательно выясню, кто это. Но до тех пор, пока… — он сделал паузу, и добавил, как будто вспомнил что-то: — Вчера вы сказали, что больше не работаете на меня. Я, конечно, понимаю ваш гнев и… Я прошу прощения за вчерашние резкие слова. Видимо, я был неправ, — произнёс он тихо, — вернее, я действительно был неправ. Но, послушайте, Дамиана, единственный способ всё исправить — это поймать убийцу. И сегодня мне понадобится ваша помощь. Ещё один день, Дамиана… Ещё один день поработайте на меня, а потом…
Его голос прозвучал как-то горько и устало. Маэстро медленно провёл ладонью по одеялу, сметая на пол лепестки, и встал.
— Да и так будет безопаснее, если вы будете рядом со мной. Вот, держите, — он взял со стула шёлковый халат и протянул ей, — прикройтесь бога ради!
И поспешно вышел из комнаты.
Дамиана натянула халат так быстро, как только смогла. Ей было страшно, и стыдно. И сердце колотилось, как сумасшедшее. Кажется, зря она вчера наговорила маэстро столько всего! Но она же не думала…