Желтая звездочка
Шрифт:
У него имелся небольшой военный опыт, учитывая что оба служили. Но вот после нескольких военных операций, Натан никогда больше не пожелает взять в руки оружия и кого-то убить.
– Ну посмотрим.... – выдохнул Альфред, понимая, что с ним спорить бесполезно.
– И всё-таки я не понимаю его в этом плане, – продолжил Натан. – Нездоровая одержимость целями никогда не приводит к счастливому концу. Зато оставляет за собой вереницу страданий, покалеченных чужих душ, или реки пролитой крови…
Альфред на это ничего не ответил. Лишь призадумался.
– Кстати, красиво оформил
– Я просто разбираюсь в искусстве.
В этот момент оба друга подавились смешками, понимая, что лучше будет не привлекать к себе лишнего внимания.
Каждый сталкивается с выбором, который может порой затмить внутренний свет. Быть хорошим человеком – значит принимать собственные недостатки, не отстраняться от своей мрачной сущности, а принимать их как часть целого.
И Альфред принимал. Первое время. Пока все не скатилось к чистому безумию…
Мужчин, женщин, стариков и детей гестапо выгоняли из их домов и насильно тащили в сторону грузовиков, куда впоследствии должны будут погружать. Альфред оказался здесь по воле судьбы, так как должен контролировать весь процесс. Дети плакали на руках у таких же испуганных матерей, а тех, кто пытался сбежать, пристрелили на месте. Такое отношение и радикальные методы шокировали мужчину.
– Доложите о том, что происходит, – задал он вопрос рядовому.
– Мы ликвидируем это гетто. Поступил новый приказ по «окончательному вопросу».
Это напрягло Гофмана.
– Поясните, что вы имели ввиду…
– Фельдфебель, гер, вам не присылали данные? Командование дало приказ ликвидировать данное гетто и отправить всех евреев на вокзалы.
Мест в грузовиках не хватило на всех. Вместо того, чтобы попросить прислать ещё, в голову гестаповцам пришла идея получше: загнать оставшихся евреев в местную синагогу, запереть их там и поджечь её. Предсмертные, жуткие крики пробирали Гофмана до самых костей. А он опять ничего не сделал, чтобы это предотвратить. Хотя у него теперь есть полномочия, но видимо не достаточные, раз в этот же день он настоял о переводе в гестапо. Какое-то время, он делал все, что в его силах, дабы спасти от депортации хотя бы маленьких детей, которых разрешал прятать у друзей неевреев.
Когда пришли списки очередных арестантов, то в тот день Альфред едва не перестал дышать. В списке были все те, чьи документы он подделывал и тем самым позволял скрываться. Включая семью Ривманов, которых ему и поручили арестовать. Прямо ирония судьбы. Первоначально, он предупреждал их, чтобы они покинули город в течение двух недель, но, опять же, по странным стечением обстоятельств, у них это не вышло. Тогда он потребовал, в большей степени благодаря связям его отца, о переводе его на другое место работы – концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау.
Сидя среди пировавших сослуживцев, Альфред смотрел на свой бокал вина, а потом в направлении окна, за которым была тьма, но все равно можно было разглядеть голодающих и измученных узников, бродящих словно ожившие мертвецы в поисках съестного. У работников с каждым днём рождались все больше и больше способов замучить бедных людей до смерти: как например вчера несколько человек стояло на шипах, пронзающих
Гофман часто лицезрел ужасные вещи, но либо молчал, либо помогал коллегам. А сейчас эти изголодавшие бедные люди бродят по лагерю, пока они здесь пируют, громко слушая музыку и смеясь.
Не так давно, Альфреду удалось вынести один эклер для маленького мальчика, с чьим отцом он когда-то был лучшими друзьями. И которому обещал спасать самого мальчика от смерти. Да и сам мужчина понимал, что этот ребёнок слишком невинен для всего этого кошмара. Вместо того, чтобы съесть эклер, он отдал его другому голодающему заключённому, а именно женщине из «Канады», когда они случайно пересеклись.
За окном были узники, но и внутри тоже. Альфред тоже ощущал себя узником.
Узником своей роли чудовища.
– Я слышал, господа, что сегодня началось наше наступление на Курской дуге, – доложил один из высокопоставленных чинов. – Было принято назвать операцию «Цитадель».
– Русские часто дают отпор. Но надолго ли? – усмехнулся другой.
– Не стоит сомневаться, уважаемый, что победа будет за фюрером, – заключил, как отрезал, третий.
– Доброго вечера, господа.
В проёме помещения показался человек. Высокий и широкоплечий. Из под тёмного цилиндра видно пару тёмных, с сединой, кудрявых волос. Череп вытянутый, скулы островатые, нос идеальной формы. Глаз не было видно, так как они скрыты за чермными, круглыми очками. Крепкий, статный мужчина неопределённого возраста, в дорогом тёмном пальто, что закреплено на груди пуговицей в виде золотой звезды. А его шею обвивала тёмная змея. Альфреду от чего-то стало не по себе, когда этот человек улыбнулся, прошёл, и сел недалеко от него. Тем более от него пахло серой и гниющей плотью.
– А-а-а, господин Тейфул, какая честь, что Вы решили сегодня нас почтить.
Видимо его тут все знали, раз даже комендант начал блеять словно овечка, и никого больше не напряг столь неожиданный визит.
– Ну как, мои прогнозы на эти два года оказались верны? – спокойно поинтересовался господин, смотря на коменданта лагеря.
– Да, сэр.
Тот, удовлетворительно кивнув, достал коробку с сигарами и выудив одну, снова посмотрел на коменданта.
– Вы всем довольны, уважаемый комендант?
– Да, господин…
Тейфул, как его назвали в данном окружении, даже не используя спички или зажигалку, от коей, предложенной, молча отказался, зажёг сигару и медленно, невозмутимо закурил, положив ногу на ногу, и откинувшись на стуле. И только Альфред был удивлён тому, что увидел. Выпустив кольцо дыма, тем самым держа тишину больше полутора минут, он вдруг заговорил:
– Через двадцать дней свергнут Муссолини. А в октябре Италия объявит войну бывшему союзнику, то есть Нацистской Германии.