Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
Если Глеб и был изначально против моего самовольства, по итогу он ничего не говорит, покорно следуя за мной. Лишь губы поджаты и взгляд янтарных глаз, направленных на меня, сверкает из-под густых чёрных ресниц.
Мы молча заходим в подъезд и так же молча поднимаемся на седьмой этаж. И лишь оказавшись у дверей собственной квартиры, я облегченно выдыхаю, понимая, что дышала через раз, пока мы шли.
Выпустив руку брюнета из своего захвата, достаю ключи дрожащими руками. Не с первого раза попадаю
Соколовский, глядя на всё это, лишь пренебрежительно фыркает себе под нос. Даже язвительные комментарии оставляет при себе.
Да уж, сегодня с ним явно что-то не так.
— Проходи. — Киваю на вход.
— Ты меня, как кота, первым запускаешь что ли?
Я удивлённо кошусь на Глеба, не понимая его настроение от слова «совсем».
Это он сейчас что, пошутил? Без сарказма? Без издёвки? Без злобы? Просто пошутил?
Треш…
— Как пушечное мясо, — мрачно выдаю я и впихиваю его в прихожую, быстро закрывая за нами дверь.
Если вечно бдящая бабуля по имени Афанасия Никифоровна заметит, что я посреди ночи привела к себе парня, мне не сдобровать. Сначала она позвонит арендодательнице, жалуясь на меня, на чём свет стоит. Та в свою очередь — родителям. Круг замкнётся. И в итоге мне достанется — будь здоров. Потому что поверят точно не мне.
— Чего пихаешься? — Возмущается Глеб, проходя вперёд на пару шагов дальше, чем нужно, и пачкая своими мажористыми кедами мне коридор.
— Куда по чистому! — Хватаю его обратно за порванную и некогда белую кофту и тяну на себя.
Получается, как в плохом кино.
Глеб не удерживается на ногах от неожиданности, заваливается на меня. Я с ужасом смотрю на тушу, которая вот-вот меня раздавит, так же, как кролик на удава — даже не пытаясь избежать столкновения. Всё равно уворачиваться некуда.
Но Соколовский каким-то чудесным образом в самый последний момент успевает поймать равновесие. И помогает ему в этом входная дверь, в которую он упёрся руками по обе стороны от моей головы. Непострадавшей, слава всем богам.
Мы так и застываем друг напротив друга. Лицом к лицу. Я сглатываю, а Глеб тяжело и рвано дышит.
Не найдя ничего лучше, пищу тоненьким голосом:
— Тебе плохо?
Янтарные глаза прожигают меня, от чего в районе груди и живота становится жарко. Очень. Мне хочется отодвинуться, но я понимаю, что если шелохнусь, наша шаткая «конструкция» упадёт.
— Видать сильно об голову приложили, — хрипит парень, — раз я о таком думаю.
— О… чём?
Но вместо ответа брюнет пожирает взглядом мои губы. И мне становится предельно ясно о чём.
Я сначала бледнею. Потом краснею. Меня кидает то в жар, то в холод. Я, как и Соколовский, начинаю тяжело дышать, потому что воздуха в коридоре перестаёт
Нужно срочно открыть окно! Душно… Как же душно!
— Ты не мог бы… — Я упираюсь ладонями в плечи Глеба, ощущая себя максимально неловко. И странно.
Я не могу разобрать то, что чувствую прямо сейчас.
Соколовский делает очень глубокий, тяжелый вдох и прикрывает глаза, с силой сжимая веки.
— Это что? Малина? — Спрашивает неожиданно.
— Малина? — Переспрашиваю. А потом до меня доходит. — Ты про шампунь? — Хлопаю глазами, мечтая, чтобы парень поскорее отодвинулся. Но он, как специально, не торопится.
Наверняка назло.
— Шампунь. Господи, — хрипло смеётся брюнет и, наконец, отодвигаясь, выравнивается. Закрывает лицо рукой и продолжает беззвучно сотрясаться от смеха.
— Что? — Не выдерживаю я. — Что происходит, Глеб?
— Глеб? Ты назвала меня по имени? — Его брови взлетают вверх. Похоже, парень в тотальном шоке.
Впрочем, как и я.
Я игнорирую его вопрос, смущаясь ещё больше. Хотя казалось бы — куда ещё больше?
— Причём тут мой шампунь? — С нажимом повторяю я.
Соколовский стоит на расстоянии двух шагов от меня, и разум постепенно возвращается на круги своя. Что радует.
— Притом, что это — дешёвка. — Припечатывает он и скидывает кеды. — Жесть, Скворцова. Я, конечно, знал, что ты не закупаешься в дорогих бутиках, но не настолько же!
— Ты сейчас вылетишь из квартиры, я тебе это обещаю! — Злясь на себя за то, что мне становится стыдно от его слов, уже жалею, что не оставила мажора на улице.
И что я творю? Боже… А главное, зачем?!
Ответов нет, поэтому я просто яростно смотрю на парня. Включаю свет в прихожей, чтобы он оценил. Но вместо этого упираюсь взглядом в большую ссадину с кровоподтёком на скуле и болячку на губе, которая вновь стала кровоточить после того, как этот шкаф поржал надо мной.
— Ванная там, — указываю на дверь справа по коридору.
— Благодарю, — язвит Глеб и скрывается за ней.
Только после этого я вздыхаю с облегчением, приваливаясь к стене. Но легче не становится, потому что в голове всплывает острый вопрос:
«И что мне теперь делать с главным врагом моей жизни, который, судя по всему, собирается остаться у меня ночевать?!»
Глава 4
— Сильно больно?
Любопытство — не порок. А уж тем более, если оно подкреплено врождённой жалостливостью…
Соколовский отрывает взгляд от зеркала в ванной и неодобрительно косится на меня, стоящую в дверях. Я неловко мнусь под его взором, но не ухожу. Хотя придерживаю дверь, чтобы закрыть и уйти, если встречу привычные ненависть и злость, исходящие от Глеба.