Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
Вот только, кроме неодобрения, я не нахожу в янтарных глазах ничего другого.
— Я разрешал тебе входить? — Цедит парень, однако, его голос не источает яд, как обычно это бывает.
Он уставший.
Я игнорирую вопрос, и, набравшись смелости, вхожу внутрь своей же ванной. Присутствие Глеба на фоне обшарпанной краски и старого кафеля на стенах смотрится до дикости чуждо.
— Давай, помогу. — Не спрашиваю, ощущая себя более уверенной на своей территории.
Открываю шкафчик и достаю из него коробочку с медикаментами первой необходимости. Открываю перекись
И всё это под внимательным взглядом медовых глаз.
— Ты тоже что ли головой приложилась, пока убегала от той шпаны?
— А ты можешь просто помолчать? — Хмурюсь я недовольно и, напирая на Глеба, вынуждаю его усесться на стиральную машинку, стоящую у стены.
Я подхожу ближе, держа ватку с перекисью так, будто собираюсь ими защищаться.
— Мне не нужна твоя помощь. — Отмахивается брюнет и отворачивает голову, напоминая маленького и вредного мальчишку.
— Мне твоя тоже не нужна была. — Нагло вру, упрямо глядя на него. — А быть у тебя в долгу — последнее, чего я бы хотела в этом мире. Так что, не дёргайся, пожалуйста. И будем в расчёте.
— Несоизмеримая плата за мою помощь, как считаешь? — Фыркает мажор, скрещивая руки на груди. Однако не сопротивляется, когда я подхожу ближе, практически в упор, и начинаю обрабатывать ссадины на его лице. Лишь изредка кривится и шипит от боли.
— Считаю, что нужно было научиться драться получше, — пожимаю плечами, стараясь не отвлекаться
— Я тебе Рембо, что ли? — Возмущенно выдыхает Глеб, отдёргиваясь от моей руки, когда я собираюсь обработать последнюю длинную царапину, идущую вдоль нижней челюсти. И смотрит на меня так, будто я своими словами нанесла ему личное оскорбление. — Ну, ушатал бы я двоих. От силы — троих. И то при колоссальном везении. Четвёртый бы подошёл сзади, тюкнул меня по темечку и всё. Гейм овер.
Представшая перед глазами картина почему-то смешит, а не ужасает. Не сдержавшись, тихонько смеюсь. Качаю головой и, наконец, завершаю обрабатывать последнюю царапину, воспользовавшись тем, что Соколовский на мгновение подвис, наблюдая за тем, как я хихикаю над ним.
— Чего смешного, седоволосая? — Скрестив руки на груди, парень расставляет ноги ещё шире, и я оказываюсь прямо посередине. — Я из-за тебя, между прочим, потратил все деньги, на которые планировал развлечься на выходных.
Я вновь пожимаю плечами, выкидывая использованную ватку в мусор.
— Это мелочь по сравнению с тем, какой ущерб ты нанёс моей семье, всего лишь нажаловавшись на меня своему отцу. Хотя, если кого и следовало наказывать, то только тебя.
Я не хотела его упрекать. Не хотела вспоминать прошлое. Не хотела, чтобы Соколовский знал, что его гнилой поступок до сих пор ранит меня в самое сердце. Но слова вырвались сами собой, а забирать их обратно уже поздно.
Но парень не отвечает. Только желваки на скулах играют — он явно злится.
Какое-то время мы проводим в молчании. Я пользуюсь этим и прикладываю холодное полотенце к кровоподтёку
— Чтобы ты знала, Скворцова, я не горжусь тем поступком, — вдруг цедит сквозь зубы мажор. Но при этом его взгляд направлен в стену.
— Это что, завуалированное извинение? — Хмыкаю я, всё больше замечая, что в этом большом юношеском теле прячет маленький мальчишка.
— Считай, как хочешь, — бурчит Соколовский, этим самым прекращая наш странный диалог. Весь его вид говорит о том, что он не намерен вести дальнейшие переговоры.
Я невольно улыбаюсь, где-то на краю подсознания ужасаясь тому, что улыбаюсь в присутствие Глеба. Но сегодня ведь необычный день, правда? А значит, привычные правила отменяются. Завтра всё снова будет, как прежде. А пока мы просто однокурсники. Просто парень и девушка, давно знающие друг друга.
Мы стоим вплотную друг к другу. Жар, что исходит от парня, приятный. Согревающий. И я инстинктивно тянусь к нему, потому что никак не могу отогреться после произошедшего во дворе.
Тем больнее обрушивается на меня осознание того, что я творю.
Это же Глеб Соколовский! Арина… Что ты делаешь? Стоишь так близко к своему злейшему врагу! Более того, ваши бёдра соприкасаются, и ни ты, ни он не против происходящего. Никто из вас двоих не шарахается в сторону от отвращения!
Ужасая сама себя, я передаю полотенце Глебу в руки. Буквально впихиваю махровую ткань удивлённо хлопающему ресницами брюнету, и вылетаю из ванной так, словно за мной гонятся черти.
Да-да, те самые…
Я скрываюсь в своей комнатушке. Падаю на разложенный диван, заменяющий мне кровать, и бездумно смотрю в потолок. Сердце шарахает о грудную клетку, отдаваясь в ушах, как после сильнейшего испуга. Я дышу часто-часто, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться. А недавно мёрзшее тело бросает в жар до самых кончиков пальцев.
Что со мной происходит? Почему я так странно реагирую на Глеба?
Обхватив себя руками, ложусь на бок и сворачиваюсь в клубочек. Молюсь всем богам на свете, чтобы Соколовский не выбрал именно этот момент, чтобы выйти из ванной. И с облегчением слышу характерный шум воды, когда включают душ.
Он моется.
У меня есть около десяти-двадцати минут передышки, а после начнётся новый круг моего личного ада.
Жаль только, что на тот момент я мало осознавала, сколь жестоким будет очередной круг…
Придя в себя минут через десять, я топаю в коридор, чтобы выудить из сумки, брошенной на обувную полку, доклад. По пути надеваю розовые пушистые тапочки, чтобы босые ноги опять не замёрзли. Беру папку и шагаю обратно в зал-спальню своей однушки.
Беды бедами, а завтрашнюю отработку у Разумова никто не отменял.
Я усаживаюсь на раскладной диван и начинаю вчитываться в доклад. Но проходит пять минут, а информация никак не хочет лезть в голову. Я читаю абзац, и мне приходится перечитывать его снова и снова, потому что я не могу понять, о чём только что прочитала. Не говоря уже о том, что формулы нужно выучить наизусть.