Жемчужница
Шрифт:
— Это будет… немного другой поцелуй, Алана, — серьёзно прошептал мужчина, сглотнув, и она, вдруг всё осознав, моментально раскраснелась. Так вот оно что. Он боялся за неё. — Если ты оттолкнёшь меня, я не… — Тики удивлённо замолк, когда девушка, ощущая себя такой окрылённой и лёгкой, прикоснулась пальцем к его губам, призывая остановиться.
Улыбка сама собой появилась на лице, потому что Микк волновался за неё, тревожился, что сделает больно, что, видимо, напомнит про отрезанные плавники, про Шана и Роца, про то, как её отвратительно трогали, но Алана и не забывала об этом никогда — она сравнивала. Сравнивала с ласковыми
…только его уверенность, что Алана была ни на что не способной нежной барышней, иногда раздражала.
— Просто поцелуй меня наконец, — со смешком выдохнула девушка ему в губы и смущённо добавила спустя несколько секунд: — Хочу этого весь день.
И Тики повиновался. Прижал ее к себе (горячее крепкое тело, греющее ее пальцы) и проник ладонью под жакет, лаская голую кожу и заставляя шумно дышать. Он ласкал лопатки, поясницу, шею, задирая одежду все сильнее, — и шрам.
Шрам был еще очень чувствительным, несмотря на то, что уже успел молитвами Миранды зарубцеваться, и это было настолько потрясающе, что Алана ощутила себя какой-то… даже не хрупкой, а тающей. Она таяла под руками Тики, лицо которого — восторженно-влюбленное и невообразимо красивое в своей мягкости — освещала одна-единственная свеча.
А ведь он ее еще даже не поцеловал.
Тики словно прочел ее мысли. Он тихо засмеялся, словно не смог сдержаться, и заскользил цепочкой поцелуев по ее подбородку, вскоре накрывая ртом приоткрытые губы и прикусывая их. Алана зажмурилась, цепляясь за его плечи (и подозревая, что так теперь будет всегда, потому что Тики… он…), и впустила его язык в свой рот.
И — застонала, на секунду отстраняясь и прерывисто дыша.
Шан ее целовал не так. Он был груб до тошноты, и откусить ему язык было стихийным порывом — как видно верным.
Тики… он был другим. Ему хотелось отдаться прямо здесь и сейчас, не сходя с места. Подарить себя всю, целиком.
Мужчина выдохнул, жмурясь и явно жалея о том, что решился на это, и прижал ее к себе.
— Прости, я… я просто так хочу… я не должен был этого делать.
Алана глухо рассмеялась, ругая себя за свою задумчивость и желание всё исследовать-сравнивать, и замотала головой, заглядывая мужчине в глаза. Два золотых солнца. Даже сейчас — в полутьме шатра, в свете лишь одной жалкой свечи — они сияли так ярко, что, казалось, можно окунуться в их свечение как в тёплое озеро.
И душа его — мятежная душа, запертая в грудной клетке и будто бы вечно желающая сбежать оттуда — сверкала, грела, но уже не обжигала. Уже не казалась опасной.
Алана потянулась к губам Тики, посчитав, что довольно слов и мыслей — потому что это для неё все было новым и неизведанным, это она горела желанием узнать как можно больше и запечатлеть в памяти все, что попадалось на пути, это она не обращала внимания на время, но сам-то Микк был порывистым человеком, который ловил каждый момент, каждую минуту за хвост, — и поцеловала, призывно приоткрывая рот и смущаясь своих неловких неумелых движений.
Тики затаил дыхание на секунду — и мягко ответил ей, касаясь едва ощутимо кончиком языка ее неба и щекоча его. Алана подалась вперед, навстречу этому поцелую, и столкнулась с ним языками, тут же чувствуя,
Сейчас, именно сейчас, ей ужасно захотелось вернуться в тот день, когда она спросила у Тики, красива ли она и можно ли в нее влюбиться. Когда они сидели перед зеркалом, и Микк обнимал ее, ласково касаясь обнаженной кожи.
Интересно, тогда он любил ее? И если так, как у него вообще хватило выдержки каждый день ее перевязывать — и смотреть?
Хотя тогда… тогда Тики на нее не смотрел. Он не смотрел на нее, пока Алана сама у него не спросила, как она… хорошо ли она выглядит. А потом его взгляд начал ее обжигать.
И сейчас Тики… он был почти таким, как и в то утро. Но тогда он изучал ее отражение в зеркале, вдумчивый, но какой-то слегка потерянный, а сейчас он столь же сосредоточенно изучал ее рот.
В конце концов они улеглись на лежак, и мужчина навис над ней, сияющий в свете свечи и похожий на какого-то древнего духа. И — очень ласковый.
Настолько ласковый, что Алана даже не могла припомнить, был ли с ней хоть кто-нибудь также ласков.
Тики мягко ей улыбнулся, касаясь губами шеи, припадая на мгновение к лихорадочно бьющейся жилке, целуя линию подбородка, с какой-то тянущей, ужасно возбуждающей леностью одаривая поцелуями кожу, и вдруг выдохнул на ухо горячим шепотом:
— Главное сейчас — не разбудить Изу.
Девушка поперхнулась, кидая на мальчика, лежащего к ним спиной и спокойно спящего, вороватый взгляд, и дикими глазами уставилась на лукаво улыбающегося Микка.
— Извращенец! — пискнула она как можно тише, чувствуя, как мужские руки легко касаются её боков, как его пальцы медленно выводят узоры на бедрах поверх тонкого платья и как ей ужасно хочется, что мужчина прикоснулся к самой коже, к обнаженной, ничем не скрытой коже. Как на корабле, когда перевязывал каждый день, когда ласкал ей, сам того не понимая.
Тики приподнял бровь в притворном удивлении и хитро протянул:
— О, госпожа русалка знает и такие словечки.
Алана возмущённо надулась, пихая его кулаком в грудь и ловя ртом смешок, и потянулась к нему, вновь оставляя неловкий поцелуй на губах. Тот счастливо рассмеялся ей в волосы, укладываясь рядом, подминая девушку под себя, обнимая так крепко, словно боялся отпускать, и, поцеловав в ямочку под ухом и вызвав крупную дрожь по всему телу, пожелал спокойной ночи, оставляя Алану со странным чувством острой неудовлетворённости.
Но с другой стороны, ей казалось, что того, что произошло сейчас, было вполне достаточно. А потому девушка счастливо вздохнула, глупо улыбнувшись и прижав сонно простонавшего Изу к своей груди, и через несколько минут уснула, неожиданно уставшая и уморённая за день.
========== Первый прилив ==========
Мана чувствовал себя потерянным котёнком, который только-только раскрыл глаза.
Он, на самом деле, редко ощущал себя так, потому что всегда знал, чего хотел и что ему нужно, но сейчас казалось — всё, что когда-либо было известно ему, вдруг всполошилось и перевернулось с ног на голову. И это даже не наконец принявшие свои чувства друг к другу Алана с Тики, и даже не внезапно образовавшийся русалочий древний храм на тропе, которая была исследована вдоль и поперёк, и даже, будь всё не ладно, не осознание, что Неа его любит, как должен был бы любить жену.