Жемчужница
Шрифт:
Глаза мужчины сияли, и он как никогда прежде показался ей похожим даже не на пирата, а на воплощение духа ветра. Девушка даже и не знала, по какой причине, просто… чувствовалось в мужчине иногда нечто такое. Он был ласков с ней, всегда приходил на помощь Неа и Мане, а в Изу и вовсе души не чаял, но все же исходила от него какая-то опасность. Ею веяло от него словно горячим ветром, и этот ветер вокруг Тики мог согреть тебя, а мог и обжечь, обуглить так, что останутся одни только головешки.
Могло ли быть так? Была ли она права?
Алана позволила себе мягкую улыбку и погладила Тики по груди, совсем рядом с сердцем. Там, где трепыхалась мятежным ярким огоньком его душа.
Сердце
Мужчина смотрел на нее не меньше минуты, спокойно и ласково, и отчего-то молчал, хотя их разговор был вроде бы безобиден.
А потом вдруг отвел глаза, глядя на независимо беседующего о чем-то с одним из людей Книгочея Неа, и с негромкой насмешкой произнес в пространство:
— Интересно было бы просмотреть, как Мана и Неа будут ночевать в одном шатре.
Алана прыснула, и сама задаваясь этим вопросом, потому что у близнецов, по всей видимости, происходило что-то вроде невооруженной конфронтации, и это невероятно веселило, если бы иногда не приводило в ступор: всё-таки человеческая психология как была для девушки черной пучиной, так, по большой части, и осталась, как бы она ни читала их души. Неужели Мана не понимает, что тем выходом, про который она ему сказала, были не прятки в этой мантовой раковине, а принятие своих чувств и разрешение Неа делать то, что он считает нужным? Так почему он позволяет ситуации усугубляться? Почему просто не попросит брата дать ему время на размышления? Ведь Неа бы обязательно его понял, принял, согласился — если бы Мана не отнекивался, пытаясь сбежать, а объяснил бы свои мысли и позицию, своё видение всего этого.
Алана прекрасно видела, что старший близнец был намного умнее и основательней, чем казалось на первый взгляд — он анализировал, взвешивал, просчитывал, прислушивался. Пусть и с неохотой, с множеством недочётов и ошибок, но Неа показывал себя рассудительным человеком, который никогда бы не кинулся сломя голову, не разработав хоть какой-нибудь черновой план. А потому для Аланы было удивительно, что Мана не доверял ему настолько, что просто сбежал в итоге, открестившись от всего, что между ними могло бы случиться.
— Они будут молча игнорировать друг друга, — наконец ответила девушка с тяжёлым вздохом и задумчиво поинтересовалась: — Если бы Мана объяснил ему свои мысли, Неа бы послушался?
Тики хмыкнул, смотря на вздымающиеся в ночное небо всполохи костра, и красно-жёлтые искорки заплясали в его золотых глазах, делая их похожими на жаркие солнца.
— Да, послушался бы, с неохотой, но проглотил бы это, — кивнул мужчина, мягко проведя пальцами по её животу поверх тонкой ткани и вызывая разбегающиеся с томной панике по всему телу мурашки, но тут же усмехнулся. — Но не теперь, когда мы столько наговорили ему. Теперь, скорее всего, если Мана вдруг и соизволит ему что-то объяснить, то Неа молча покивает, но от своего не отступится, — хохотнул он, и девушка тихо засмеялась следом. Что ж, это было похоже на правду.
— Но тогда почему Неа себя так ведет? — она прикусила губу в задумчивости и постучала себе пальцами по ноге. Изу устроился на покрывале, уложив голову Тики на колени, и она боролась с желанием проделать этот же трюк. — Ну то есть… как он это делает? Я думала, он довольно… безрассуден и несдержан в своих желаниях. Тогда почему он так игнорирует Ману? Так… так просто.
Тики хохотнул, словно признавал правильность ее выводов, и легко погладил закопавшегося сына по тонкой спине.
— А Неа… он не всегда таким был, знаешь ли, — заметил он. — Горячим. Безрассудным. Он, бывало, кидался драться, если Ману оскорблял кто,
Огонь трещал и совсем не казался страшным. Неа, сидящий напротив, по другую сторону, словно бы дремал, привалившись к толстому узловатому стволу старого дерева, названия которого девушка не знала, и Алана не отрывала от него взгляда, пока Микк говорил. Мана сидел вроде бы неподалеку от него и о чем-то беседовал с Лави, очевидно заинтересованный темой разговора, но все равно периодически искоса поглядывающий на брата.
— Это потому что Неа… ну, стал мстить? — выдохнула девушка, когда Тики ненадолго замолк. Тот кивнул.
— Да. Мана, он… он ведь был слаб для мести, понимаешь? Да и не было в нем никогда этого. Злости не было, жажды мести. Мана стал чем-то… чем-то вроде вместилища скорби. А Неа — Неа стал вместилищем гнева. И каждый из них хочет остановить другого, заставить прекратить падать, но у них не получается, потому что они не могут друг друга выслушать.
Голос у Тики при этом был такой грустный, такой, словно он сам хотел, безумно хотел им помочь, но не был способным что-либо сделать, и эта обречённость на его, казалось бы, спокойном лице вгоняла в такое состояние, которому Алана просто не могла подобрать названия — потому что как была ничего не смыслящей в человеческой психологии, так и осталась. Но ей было невыносимо тоскливо — тоскливо и как-то не по себе от всей этой ситуации, сложившейся между близнецами. Потому что она искренне верила, что Мана с Неа были непрерывно связаны, были одним целым, были продолжением друг друга, однако сейчас, когда Тики приоткрыл ей глаза на их отношения, она поняла, что верёвка, которая когда-то прочно привязывала их друг к другу, была в настоящий момент разорвана и кое-как, на скорую неумелую руку соединена кривыми узлами.
Изу, уже успевший провалиться в сон, вдруг заворочался у мужчины на коленях, утыкаясь носом ему в живот, и Алана вновь подавила в себе желание улечься точно так же. Ей ужасно хотелось, но вокруг были люди, и ей было слишком стыдно делать такое на чужих глазах, да и Лави, постоянно кидающий в их сторону враждебные подозрительные взгляды, словно девушка была гадюкой, готовой вот-вот укусить близсидящего человека, откровенно бесил.
Тики засмеялся, потрепав Изу по голове и заработав сонное неразборчивое бормотание, подхватил его на руки и, поцеловав Алану в макушку (ничего странного в этом же не было, да?), отправился к ним в палатку, чтобы, видимо, уложить мальчика, но тот вдруг затрепыхался в его объятиях, протестующе что-то промычав, и спрыгнул на землю. Мужчина заинтересованно приподнял бровь, с улыбкой воззрившись на него, и ребёнок, подбоченившись, вновь уселся рядом с девушкой, не сказав при этом ни слова.
Алана удивленно засмеялась, качая головой, и ласково чмокнула малыша в щеку, прижимая к себе.
— Кажется, кто-то все-таки не хочет спать, — только и хмыкнул на это Тики, снова пристраивать рядом и ероша Изу волосы. Мальчик приглушенно засмеялся, так и прижатый девушкой к груди, и засиял глазами.
— Я хочу посидеть с вами, — смущенно признался он, пряча от мужчины глаза, словно боялся, что тот его отругает. Тики, однако, только улыбнулся — такой любящей улыбкой, какой улыбался всегда только Изу — и кивнул, переглянувшись с Аланой.