Жемчужница
Шрифт:
Русалка вообще стала в последнее время невероятно странной. Мана не знал, заметил ли это сам Тики, но девушка всё больше смотрела куда-то вдаль, кусала губы чуть ли не до крови, постоянно расчёсывала ногтями кожу на руках, словно хотела разодрать её, но мужчина отнекивался от таких мыслей, потому что Алана улыбалась Микку и выглядела вполне нормальной, обычной. Но эти внезапные взгляды, направленные в никуда, которые Уолкер ловил совершенно случайно, когда оборачивался или смотрел в их сторону, откровенно пугали.
Неа вдруг замялся, тяжело падая рядом с русалкой, и что-то заинтересованно
— На самом древнем языке, Неа, который только существует в этом мире, — донес ветер до ушей Маны.
Мужчина напряг слух, прося своевольную стихию покориться ему хоть ненадолго. Или даже не покориться, а просто ему помочь. Помочь услышать их разговор.
— …каком же? — донеслось до него уже четче. Неа с интересом наблюдал, как Алана гладит дракона по голове и как будто не мог отвести взгляда.
И Мана мог его в этом понять. Это ведь завораживало.
— На языке образов и чувств, — русалка улыбнулась мужчине и протянула к нему руку. — Прикоснись к его голове, ты сам поймешь. Он очень много тебе расскажет…
Неа прикусил губу, протягивая руку в ответ, и позволил положить свою ладонь на морду Хранителя, глубоко вздыхая — наверное, для храбрости — и замирая так на несколько секунд.
Буквально сразу его лицо ошеломленно вытянулось, а рот слегка приоткрылся, из-за чего Алана звонко засмеялась и над его видом — и позволила ему отстраниться. Неа возможностью воспользовался и тут же отдернул руку, но, как показалось Мане, не из страха или чего-то вроде, а просто от неожиданности. Выглядел брат явно опешившим, и это заинтересовало Ману намного больше, чем он готов был признать.
Мужчина отвел взгляд чуть в сторону от сидящей на берегу парочки и неслышно усмехнулся.
Неа был просто в восторге — смотрел на свою руку и улыбался как дурак или блаженный. В общем, как всегда, когда происходило что-то настолько радостное или потрясающее воображение, что нельзя было найти подходящих для выражения своих эмоций слов.
В конце концов старший вскинул на Алану восторженные глаза и выдал:
— Я видел, кто этот храм создан был. Какая-то очень красивая русалка — чернявая, вся в драгоценностях… Тоненькая как тростиночка. Как это… было. Я видел, как она танцевала. И как вода поднималась из озера вверх, представляешь?
Голос у него был восторженный, глаза — горящие, и весь он словно бы обратился ветром: таким живым и трепетным был Неа в эту минуту.
Мана ощутил, как в груди неприятно кольнуло.
— Конечно, представляю, — рассмеялась Алана, поправив намокшую юбку ханбока (она его теперь редко снимала, когда окуналась в воду), и покачала головой. — Так и должна выглядеть молитва, — мечтательно произнесла она, тут же помрачнев, и ехидно скривила губы, став на одно мгновение такой незнакомой, такой чужой и пугающей, что Мана даже поджал губы, сглотнув. — Когда молилась Энка, моя сестра, сам океан волновался вместе с ней. Жаль, что я не смогу показать вам, как же красивы бывают молитвы, — покачала
Неа тут же подобрался, потрепал её по волосам, но не как родители треплют детей, а как-то по-братски даже. Так, как часто трепал самого Ману.
Мужчина прикусил губу, жмурясь и чувствуя, как зреет в груди болезненный ком, готовый подкатить к горлу и вырваться изо рта ревнивым возгласом о том, что нет, нет! ты только мой брат! ты только ко мне должен так прикасаться! это мой жест! и весь ты мой!
Конечно, Мана быстро обуздал свой порыв, однако… однако все равно безумно сложно было смотреть на то, как Алана улыбается этому жесту и как у нее оживают глаза. Это было нечестно, наверное, по отношению к тому же Тики, который, что бы ни делал, никак не мог развеселить свою возлюбленную русалку. Интересно, почему у него не получилось это, а у Неа все вышло?
…и стоило только подумать про то, как чувствует себя Тики — насколько беспомощным, если уже видел это — как брат выскользнул из тени леса с охапкой полевых цветов, среди которых Мана приметил тут же со своим острым зрением уйму всяких душистых нецветущих травок. Рядом с мужчиной, определенно гордый собой, шествовал Изу, сжимающий в руках свой букет для девушки. Увидев, что русалка улыбается, он тут же засиял и даже подпрыгнул на месте от радости, дергая восторженно Тики за рукав.
Мужчина потрепал мальчика по голове и подарил ему слабую улыбку, тут же потухшую, стоило только ребенку вновь сосредоточиться на русалке (стремглав промчаться к ней со своим подарком через пол-лагеря), и сделавшую его лицо уставшим и виноватым.
Мана ощутил себя ещё паршивей, потому что всего лишь каких-то несколько минут назад думал о том, что не желает делить Неа с русалкой, которая, вообще-то, должна была находиться рядом с Тики. Но, опять же, кто сказал, что именно рядом с Микком она и должна находиться?
…Алана была иногда слишком взрослой и неземной, устремлённой куда-то вверх, как самая настоящая жрица воздушных храмов, где, бывало, отдыхал Мана, а потому, наверное, даже и не удивительно, что она так сблизилась с Неа в момент своей… слабости? Грусти? Депрессии? Что сейчас творилось внутри этой загадочной русалки, которой всего лишь два дня назад высказали всё, что она, скорее всего, пыталась запереть глубоко в себе?
А Неа… а Неа просто был слишком прямолинеен и прост, чтобы окольными путями пытаться её поддержать. И, видимо, именно поэтому сейчас и веселил Алану, которая, как оказалось, кроме вранья, ненавидела ещё и жалость к себе.
Мана проследил за тем, как Изу бросается на девушку по спины, обнимая так крепко, что та даже закашлялась, но всё равно одаривала счастливого мальчика доброй улыбкой, и смущённо протягивает букет. Ребёнок, закрасневшись, перемнулся с ноги на ногу, спрятав взгляд, и Алана, мягко сощурившись (окутав себя той плавучей неторопливостью, что иногда проскальзывала в ее движениях, а сейчас… она словно бы сама стала мерным течением реки), ласково поцеловала Изу в щёку, зашептав ему что-то на ухо, отчего мальчик заулыбался и утвердительно закивал, тут же принимаясь рассказывать, где какой цветок нашёл.