Жемчужница
Шрифт:
Тики озадаченно нахмурился, усаживаясь на одеяле, и тяжело вздохнул, словно понял всё, о чём она думала, но ничего однако не сказал — лишь успокаивающе поцеловал её в макушку и предложил переплести волосы, на что Алана тут же согласилась, чувствуя, как тут же в груди расцвела радость.
Она просто не будет думать об этом.
Ты же так умела в этом, не так ли, Алана? В недумании о важных вещах.
Когда они вышли к костру, возле которого собрались уже все, солнце касалось верхушек деревьев, а океан умиротворённо бормотал себе под берег сказки.
Изу по своему обыкновению устроился рядом с Неа, уминая свою порцию, и Лави сидел
Завтракали неспешно и вальяжно, а потому было уже за полдень, когда лагерь собрался и снялся с места. Алана такому повороту событий, честно говоря, порадовалась — потому что там они окажутся в столице немного позже, и ее ожидание, как следствие, тоже начнется немного позже. Потому что ей по какой-то неясной причине казалось, что отец еще не сегодня и не завтра поймет, что на просторах океана ее больше нет. А значит… значит, когда он устремится на сушу — они будут уже в столице, а раз так… Она ведь может попросить ответной помощи у императора?
Конечно, девушка знала, что тот болен и слаб, а также — знала, что императорская чета очень вряд ли выстоит против морского царя, но в то же время… теплилась в ней какая-то надежда на благоприятный исход. Алана не могла сказать, откуда взялась эта надежда, но она жила даже когда русалка думала о плохом.
Было ли это связано с тем, что она окончательно осознала свое не-одиночество?
Впрочем, так ли уж это важно?
До самого вечера девушка пыталась вникнуть в Поднебесную грамоту, оказавшуюся на удивление сложной по сравнению с морской — она-то искренне верила, что все люди на суше используют одни и те же буквы, а оказалось, что сколько было языков, столько было и письменностей. Правда, вместе с ней постигал основы письма и Изу, так что ничего страшного в этом не было. Да и иногда Алана позволяла себе объяснять ему непонятные слова на русалочьем — совсем тихо, на самое ушко, заставляя мальчика разулыбаться, словно тот очень соскучился по родной речи. И это рождало в девушке столько трепета, столько любви по отношению к нему, что хотелось тот час же обнимать его и прижимать к себе, но она сдерживала свои порывы, полагая, что лишь сильнее засмущает этим ребёнка, и так находившегося в каком-то подвешенном состоянии — он был таким задумчивым и нагруженным, словно постоянно думал о чём-то невероятно важном и тяжёлом.
И Алана искренне надеялась, что эти мысли касались Тики и того, чтобы признаться ему в своём происхождении.
В общем-то, в своих суждениях и надеждах девушка была, как вскоре выяснилось, недалека от истины. Когда солнце уже склонилось совсем близко к горизонту, и Тики велел процессии останавливаться на привал, мальчик отложил книжку, по которой учился складывать слоги, и подсел к Алане поближе, подныривая ей под руку и таким молчаливым образом вынуждая обратить на себя внимание.
Девушка отложила собственную книгу в сторону и мягко потрепала мальчика по волосам.
— Что такое, малек? — постаралась ободряюще улыбнуться она, заметив, как напряженно поджаты губы ребенка и как он рассеянно комкает в
— Я хотел спросить… — нерешительно начал Изу и совсем по-взрослому тяжко вздохнул. — А Ти… папа… он точно не… не перестанет хотеть быть моим папой? Ну… если мы ему скажем?
— Он же не захотел перестать меня любить, когда я не сказала ему про то, что на самом деле морская царевна, — невесело пошутила девушка, покачивая головой и вспоминая о словах мужчины, когда тот говорил ей про свои чувства.
Однако Изу это не убедило — он замотал головой и уткнулся носом ей в бок, пряча лицо.
— Да ладно тебе, малыш, — предприняла еще одну попытку подтолкнуть его в правильном направлении девушка, сев поудобнее и ласково прижав к себе. — Тики никогда не отступится от тебя, слышишь? — шепнул ему на ухо она, поглаживая по тонкой спине и чувствуя, как все в груди просто разрывается от совершенно определенно материнской нежности.
— Думаешь? — неуверенно шепнул Изу, подняв на неё потерянный взгляд, и столько горечи, столько неверия было в его глазах, что Алана просто замерла на секунду. Ему же было всего десять лет, всего лишь десять лет! За что все эти горести свалились на ребёнка, которому было всего лишь десять лет? А ведь мать у него умерла раньше, намного раньше, о океан… Девушка поджала губы и всё-таки подхватила вскрикнувшего мальчика на руки, выскакивая из кареты под удивлённый возглас Тики, только подошедшего к ним.
— Мы к морю! — только и крикнула она, стремительно направляясь к каменистому берегу и прыгая с разбега в воду. Изу испуганно забормотал, пытаясь выцарапаться и выбраться на сушу, но Алана была твёрдо намерена сделать то, что хотела. То, что было необходимо. Волны накрыли их с головой, и девушка соткала вокруг пузырь, наконец отпуская мальчика и обращаясь к нему мягко: — Здесь нас никто не услышит, малёк.
Изу вскинул на нее недоверчивые глаза в ответ на это, словно даже не думал, что она может что-то такое сделать, а потом… а потом бросился к ней, утыкаясь ей носом в живот, и расплакался. Наконец-то расплакался, как и должно маленькому мальчику, которого ужасно обидела жизнь, так несправедливо с ним обойдясь и не дав ему возможности побыть любимым родителями хоть немного больше.
— Я… я… так боюсь… — наконец разобрала девушка сквозь всхлипы, садясь рядом с Изу на корточки и склоняя его белокурую головку к себе на плечо. Ребенок вцепился в нее мертвой хваткой и определенно еще долго не собирался отпускать. — Тики ведь… он ведь другой. Он такой… такой замечательный, но он… он другой, и я… я боюсь, что он не сможет… стать моим… моим папой… что он меня одного оставит…
Девушка слегка отстранилась, целуя зареванные глазки мальчика, и заправила ему за уши растрепанные волосы, с грустью думая, что вот малыш и признался в том, что его больше всего тревожит.
— Изу, — тихо начала она, когда тот чуть подуспокоился и перестал так часто и глубоко, почти до икоты всхлипывать, — Тики любит тебя. Правда любит. И он замечательный человек, который никогда не предает своих близких. Так почему же ты боишься, что он тебя бросит на произвол судьбы?
— Я боюсь… боюсь быть ему… в тягость, — тихо шепнул в ответ ребенок — как будто их и здесь мог кто-то услышать, что совершенно невозможно. — Мари… тот тритон, который приносил к тебе твою подругу… он сказал Тики, что у того будет семья, и тот будет прекрасным отцом. А что… что если он про меня забудет, когда у него появится семья?