Жена Гоголя и другие истории

Ландольфи Томмазо

— Опять двадцать пять! Что это значит?

— То, что они могут быть кем угодно и чем угодно, но при этом все равно остаются замкнутыми в некоем малом, которое вы можете себе представить или мысленно обособить, как только что делали по отношению к небу. Каждый из них, таким образом, жестко ограничен в своем собственном малом или, если хотите, во времени-пространстве.

— Жестко ограничен? То есть опять же самоограничен, строго говоря?

— Боже правый, да нет! Ограничен, именно ограничен. Каждый из них представляет собой твердый

объект. Он имеет особую плотность, оказывает сопротивление внешнему воздействию и так далее и тому подобное. Каждый из них имеет, как они сами выражаются, тело! (Ну, что сейчас будет?!)

— Тело?

(Пока тихо. Они слишком ошарашены. Может, пронесло?)

— Тело! Нам это слово известно только в одном значении: небесное тело.

— Вот вы и представьте себе что-то в этом роде. Размеры можете пока в расчет не принимать. А впрочем, как хотите. Тела, различные по форме.

— И каждый из них имеет... То есть что значит «имеет»? Вы хотели сказать «является»?

— Ну да... я сказал «имеет», потому что... В общем, я имел в виду «является».

— Каждый из них является небесным телом.

— (Они ни о чем не догадываются.) Нет, не небесным телом, а просто телом. Более того, они прикреплены к различным небесным телам, зависят от них и не могут от них отделиться, а если и могут, то с большим трудом.

— Значит, они вроде спутников?

— Не-ет... Хотя, если разобраться, почему нет? Вы вполне можете мысленно сравнить их со спутниками. Правда, это были бы спутники, так сказать, sui generis [56] . Судите сами: у них нет даже собственной орбиты, а находятся они непосредственно на небесных телах. Как какие-нибудь паразиты вроде клещей.

56

Своеобразные, в своем роде ( лат.)

— Так, а дальше?

— (Честно говоря, я не ожидал такого спокойствия. Видимо, они еще ничего не поняли.) Что — дальше?

— Но... допустим, все это так; тогда какая здесь связь с... Нет, вы знаете, профессор, давайте говорить откровенно: мы считаем, что это ваше предположение, если его можно считать приемлемым, эта ваша история, если в нее таки поверить, ничего в себе не несет. Мы, попросту говоря, абсолютно ничего в этом не поняли.

(Так я и предполагал.)

— А для чего, собственно, нужно это... тело? Как оно выглядит и ведет себя? И как вообще можно обосновать подобный способ существования?

— Ну-ну, не так неистово! Давайте пока довольствоваться тем, что мы установили: во-первых, они существуют, во-вторых, представляют собой тела, и тела материальные.

— Даже материальные?

— Ну да, а что, собственно, здесь такого? Взять, к примеру, нас самих. Хотя у нас и нет тела, мы материальны, как материальна любая вещь, поскольку является комбинацией

энергий. Просто в их случае мы сталкиваемся с большей степенью комбинации материи или энергии.

— Конечно, конечно, однако же... Нет, до нас все-таки еще не дошло, нам до конца не ясно, в чем тут дело. Знаете что: давайте продолжим, если понадобится, вернемся к самому началу. Возможно, тогда, профессор, вам и удастся донести до нас смысл подобного абсурда. Вот вы, к примеру, сказали, что не уверены, является ли это тело или бытие тел следствием или причиной. Что именно вы имели в виду? Нельзя ли поподробнее?

— По-моему, ясно, что я имел в виду: тело или его наличие вполне может являться следствием их способа восприятия.

— Восприятия чего?

— Их способа восприятия вообще, восприятия бытия, восприятия всего.

— Хм, ну а если нет?

— Если нет, то возможен обратный вариант, при котором уже наличие тела могло породить, а в каком-то смысле и обусловить необходимость их способа восприятия.

— Вот видите? Это уже кое-что проясняет. Мы начинаем постепенно вникать в суть дела.

— Ай да молодцы!

— Да, ну а теперь?

— Что теперь?

— Как нам быть с этим телом? Прежде всего, какое оно?

— Вы хотите знать, как оно выглядит, каковы его форма и размеры?

— Нет-нет, мы спрашиваем, каково оно, в каком качестве оно существует, каким образом связано с бытием и так далее.

— Поверьте, вы несколько преувеличиваете мои познания. Все, что мы можем, — это предполагать, приводить различные доводы, обсуждать, да и то... в порядке дискуссии.

— Э-э, нет, сначала вы ошарашиваете нас неслыханными заявлениями, а теперь хотите пойти на попятный?

— Я... я говорю вам только то, что знаю, и было бы бесполезно...

— И еще: когда же наконец вы решитесь рассказать нам о смерти? Или вы уже успели об этом позабыть?

— (Они опять начинают дерзить, впрочем, это можно считать добрым знаком.) Что ж, думаю, теперь самое время поговорить и о смерти, более того — углубиться в самую суть этого вопроса.

— Так давайте же!

— Итак, они ограничены в пространстве...

— Или времени, если угодно. Это мы уже единодушно признали.

— Минутку, минутку. Пространство и время, безусловно, сводятся к одному и тому же; они, безусловно, составляют единое целое, но только в качестве понятия или понятий, а не в качестве...

— В качестве чего?

— Не знаю! Видите ли, они разграничивают оба эти понятия. Во всяком случае, разграничивали в течение долгого времени или воспринимали как некое двоякое или парное понятие, насколько я себе представляю... Впрочем, не знаю и точно сказать не могу. Кроме того, я предполагаю, что к единому понятию пространства или времени прийти нельзя, по крайней мере они к нему не смогли прийти, не расщепив его предварительно на два параллельных понятия, точнее, абстрагировав его от них, почти как понятие понятия.