Жена Гоголя и другие истории
Шрифт:
— Ничего себе закрут!
— Погодите, погодите. Да, я, как и все мы, нахожусь как бы на грани между воображением и предположением. Но я твердо убежден, что, если мы решили составить себе представление о смерти, мы должны придерживаться того старинного разграничения, которого, по праву или нет, придерживались они.
— Хорошо, давайте теперь над этим головы ломать. Продолжайте, пусть даже нам придется пятиться раком, неважно: делайте как знаете. Итак, пространство...
— Пространство, оно пространство и есть, и вам о нем известно уже предостаточно.
—
— Время... понимаете, дело в том, что по той или иной причине они установили для себя последовательность событий...
— Это как?
— А вот так: последовательность событий в бытии.
— Да, но что, собственно, означает эта «последовательность»? Систему?
— И да и нет. Нечто большее чем просто систему. Хотя это можно было бы назвать динамической системой, когда каждое событие берет начало во времени от другого события... (Выдумываю черт знает что!)
— Непонятно, но пойдем дальше. Хорошо, а во имя чего, для какой цели все это нужно?
— Вы думаете, я знаю? Может, все потому же, что прежде всего они тела.
— В любом случае до этого момента понятие времени пока не отличается от понятия пространства.
— Совершенно верно. Но вот взгляните... о Боже, с какого конца тут начать? Взгляните: вон та звезда ограничена в пространстве. До этого момента все ясно?
— Хм, да.
— Это значит, что в какой-то точке она кончается.
— Ну не то чтобы звезда прямо-таки кончалась, ведь она той же природы, что и все, ее окружающее. Но ради интереса постараемся себе это представить.
— Тогда постарайтесь представить и то, что эта звезда внезапно исчезла.
— Как это исчезла?
— Очень просто. Помните ту звезду, которая взорвалась, сейчас трудно уже сказать когда, прямо перед нами? И что же осталось на ее месте?
— Внешне ничего, но только внешне.
— Мне этого вполне достаточно. Так вот я спрашиваю вас: есть ли, на ваш взгляд, какая-нибудь разница между двумя концами, то есть между концом-завершением чего-либо в пространстве и концом-взрывом-исчезновением этой самой звезды? По-вашему, оба эти события абсолютно схожи между собой?
— Да, конечно. Хотя... если вдуматься, становится понятно, что вы имеете в виду. Значит, этот второй конец и есть время?
— Не время, а то, что дало этим людям основание говорить о понятии времени, точно так же как первый конец дал основание говорить о понятии пространства. Таков, во всяком случае, отправной момент — весьма призрачный, с моей точки зрения, — из которого, по моему предположению, они исходили, строя свое разграничение.
— Следовательно, время — это система концов?
— Пока что можно сказать и так.
— Но и пространство, судя по тому, как вы нам все представили, тоже является системой концов?
— Да, но...
— А-а, ясно: к пространству относятся концы первого представленного нами типа, а ко времени — второго.
— Именно.
— Допустим, значит, у них существуют или существовали две разграниченные
— По поводу разграниченности надо еще подумать. Я действительно разграничил оба понятия, но лишь для того, чтобы затем сразу же их объединить. Дело в том, что они как бы сливаются в другом понятии — понятии смерти. Более того, суть этого последнего понятия именно благодаря им и проявляется нагляднее всего.
— Тогда к чему вся эта канитель? К чему нужно было забивать нам мозги этим замысловатым разграничением?
— Я разграничил их по двоякой причине. Во-первых, потому, что, как уже было сказано, их нельзя воспринимать в качестве единого понятия, предварительно не разделив. Во-вторых, потому, что смерть, несмотря ни на что и совершенно непостижимым для меня самого образом, относится скорее ко второму виду, второму роду единой идеи, чем к первому.
— Так, снова загадки пошли. Кажется, вы опять противоречите самому себе. Вы хотите сказать, что смерть скорее представляет собой конец во времени, чем конец в пространстве?
— В общем, да.
— Но в таком случае у нас получается два понятия.
— Отнюдь.
— То есть как? Вы шутите?
— Вовсе нет. Безусловно, здесь моя хилая теория начинает буксовать, и я, честно говоря, не знаю, как быть дальше, как обосновать мои... мои впечатления. Тем не менее... А что, если мы попытаемся изменить терминологию? Например, можно предположить, что понятие пространства или времени в его отношении к идее смерти, и только в этом случае, не является в собственном смысле слова понятием, а скорее функцией. Основания для подобного заключения действительно есть: пространство и время как бы выполняют функцию друг друга.
— Функция здесь вовсе ни при чем. Ну хорошо, а что это нам дает?
— О Боже, да ничего, просто тогда нам было бы легче допустить преобладание одного из двух.
— Ничего подобного! Наоборот!
— А что, если мы обратимся к понятию переменной функции?
— А вам не кажется, что вы весьма вольно обращаетесь с этими терминами? Функция, какой бы она ни была — переменной или нет, не может относиться к самой себе. Кроме того, вы буквально закидали нас всевозможными понятиями, меж тем как у вас у самого, кажется, голова кругом идет. Мы уже окончательно запутались в ненужных подробностях, которые, по вашему собственному определению, являются лишь вашими впечатлениями.
— Что правда, то правда: я и сам потерял от всего этого голову.
— Ну а все-таки, профессор, скажете вы наконец, как нам понимать эту проклятую смерть? Это конец во времени или в пространстве? А может, и во времени, и в пространстве или же в том, что объединяет их и уподобляет одно другому? Да и конец ли это, правильно мы поняли ваши туманные объяснения?
— Это действительно конец, по крайней мере в их понимании. Конец во времени и в пространстве, и в первом, и во втором. Лучше даже будет сказать: во времени-пространстве. Да, остановимся пока здесь.