Женщины прощают первыми

Кранц Генрих Генрихович

Я молчал. Молчал, потому что снова плыл по бесконечной водяной дорожке, все глубже погружаясь в ее зеленоватую глубину. По-моему, на этот раз в бассейне не было дна. А может быть, я попросту до него не доставал.

ГЛАВНАЯ РОЛЬ

Я стою у окна с видом на Неву. Прямо передо мной Академия художеств с бессменными сфинксами на посту, слева мост лейтенанта Шмидта. Бедный лейтенант, теперь его помнят только благодаря мосту. Слава Богу, не худший способ просочиться в вечность. Мне нравятся наши мосты. Они те же сфинксы , только разрубленные пополам. Выгнув прямые спины, положив чугунные лапы на гранитные набережные, они дремлют днём, а ночью раздваиваются, чтобы пропустить сквозь себя вереницу кораблей.

Я

тоже раздваиваюсь. Нет, даже растраиваюсь – между Митькой /сыном/ ,Матвеем /любимым и по совместительству отцом Митьки/.Третья сторона моего жизненного треугольника называется Казимирой Львовной. Ей восемьдесят шесть, она вдова известного художника Марцинковского. Четыре года назад знаменитый абстракционист почил в Бозе и теперь имеет возможность проверить, есть ли в раю то буйство красок, которое он так любил в своей жизни .То, что он в раю, для меня ясно, как дважды два. По словам Казимиры Львовны , Господь сотворил землю только для того, чтобы художнику Марцинковскому было легче с натурой. Для Казимиры Львовны покойный муж – источник бесконечной страсти. Когда она начинает говорить о нём, я боюсь, что её хватит кондрашка. Щеки розовеют, губы двигаются, как два дождевых червя, убегающих от опасности, седенькие букли разматываются рулончиками фольги. Особенно она злится, когда вспоминает некого Джеймса Когана, нью-йоркского критика, выпившего из Марцинковского не один литр его замечательной, кипящей крови. Коган тоже умер, но значительно раньше, в семьдесят девятом, когда мне было два года. Теперь Коган и Марцинковский перенесли свою художественную тяжбу на облака. Хотя, нет. Коган за свою вредность и нелюбовь к художнику отправлен в ад. Во всяком случае, в это свято верит вдова художника Марцинковского.

Невзирая на свою почти неизмеримую любовь к покойному мужу, Казимира Львовна не торопится к нему. Более того, после семидесятилетнего пребывания за границей, бывшая петербурженка Казя Марцинковская вернулась на родину. Простится с пенатами. И вот уже четыре года ежедневно с ними прощается. Я активно помогаю ей в этом. Она купила пятикомнатную квартиру на Английской набережной, привезла повара – итальянца и пожилого управляющего Артура Сергеевича, русского эмигранта в третьем поколении. Артур Сергеевич большой шутник. Нас – то есть меня, повара Джузеппе и себя – он называет « Конвой смерти». Вот так-то…Страшно ?…

К счастью, Казимире Львовне есть за что прощаться с жизнью. Художник Марцинковский ко всему прочему был неплохим бизнесменом. Когда Казимира Львовна начинает перечислять, чем она владеет, мне становится дурно. Меховой салон в Риме, картинная галерея в Льеже, фарфоровой завод в Антверпене, три магазина в Нью –Йорке – это всё, что я успела уловить из её лаконичных распоряжений и переговоров с Артуром Сергеевичем. Об остальном известно только Господу Богу и адвокату Зборовски , импозантному мужчине, раз в три месяца прилетающему из Нью – Йорка для отчета перед вдовой художника. Несмотря на почтенный возраст, Казимира Львовна имеет хорошую память и деловую хватку. Об этом я могу судить из личного опыта – прибавку в десять долларов к моему жалованью, она обсуждала в течении месяца и в ,конце концов, дала только восемь.» Чтопь не разбалывалясь» – пояснила она на своем жутком, английско -польско-русском языке.

Как говорит Артур Сергеевич, ей есть за что умирать. А мне не за что жить. Та профессия, которой я успешно овладевала в течении четырех лет, как раз приносит мне ежемесячную прибыль, сопоставимую с надбавкой Казимиры Львовны. Профессия называется – актер драматического театра. В своё время я была выбрана из 43 трёх претендентов на одно место и зачислена на курс известного мастера, который до сих уверен , что из меня вышел толк. Да, толк есть ,это точно. Уроки драматического чтения мне явно пошли на пользу. Во всяком случае, Казимира Львовна моей манерой чтения довольна. И за это она ежемесячно платит мне двести долларов. И прибавку – восемь. За эти деньги я кормлю маму-пенсионерку, трехлетнего Митьку и своего бывшего мужа Матвея. Вообще-то, он Мотька и всегда был Мотькой, но после увлечения Солженицыным стал таким степенно-бородатым, что стразу же превратился в Матвея .А меня

стал звать Елизаветой, хотя до этого я была просто Ли. Жаль, что увлечение «великим Солжем»/определение Матвея/ не влияет на трудоспособность. Мотька, как был лентяем, так и остался , даже превратившись в Матвея. Он три года пишет роман под названием « Муравейная сила».По-моему, даже из названия видно ,что надеяться на этот роман, всё равно, что ждать, что столицу перенесут из Москвы в Петербург . Увлечение »Солжем « развило в Мотьке болезненною страсть ко всему натуральному – мясу, рыбе, фруктам. Мою восьмидолларовую прибавку и треть зарплаты он сьедает за две недели и снова просит. Испуганная Мотькиным аппетитом, я тоже было потребовала от Казимиры Львовны какой-либо прибавки, или хотя бы увеличения рабочего дня и соответственно жалованья , но она так на меня посмотрела , что я испугалась, что лишусь и этого.

Помимо любви к чтению, Казимира Львовна помешана на театре и кино. Она часами может говорить о Комиссаржевской и Ермоловой, обсуждать прически Веры Холодной, сравнивать наряды Риты Хейворт и Ким Новак. А уж об актерской технике она, кажется, знает все. Она боготворит Михаила Чехова. По её словам, она занималась у Чехова полгода года, а потом заболела туберкулезом и бросила. Я не очень в это верю, но страсть, с которой она выспрашивает меня о годах ученья на Моховой, выдают в ней несостоявшуюся актрису. Нет, мир решительно сошёл с ума. Мечтать об актерстве , имея за спиной восемьдесят шесть лет и парочку миллионов – это уже не смешно. Это страшно.

Дня не проходит, чтобы она не сделал мне какого-либо замечания. То я не так хожу. То слишком сутулюсь/ это неправда, я с детства хожу и выгибаю спину так, словно проглотила лом/. Но чаще всего она долбит меня за эмоциональность. По её мнению, моё лицо, всё равно, что открытая книга. На нем можно прочесть все, даже самые спрятанные мысли. Скорее всего, это неправда. Иначе она бы давно меня уволила. Поскольку поначалу мысли мной владели – не приведи Господь !. Особенно после бессонных ночей с Мотькой. Бывший муж частенько интересовался , как он выражался, « моей графиней».И даже мечтал, что умирая, она оставит мне свой меховой салон. Или фабрику. Или галерею. И мы с ним тогда начнем жить не по лжи. На её деньги. И Мотька снова предложит мне руку. Только руку, поскольку сердце у него теперь безвозвратно отдано литературе. Поэтому он и ушёл от меня. Но обещал вернуться после получения Нобелевской премиии. То есть, никогда…

Иногда Мотька даже предлагал старушку отравить . Чтоб ускорить соединение наших душ. Фантазия у него ещё та.

После такого трудно было держать лицо. Маленькие, остренькие глазки Казимиры Львовны, как гвоздики, царапали мое лицо .Казалось, она всё внутренности из меня вынимает. Но проносило. Хотя моя манера держаться всё равно её не удовлетворяла.

– Глявное качество дамы – это бесстрастность! Лиза, ты должен быть холодной и спокойной, как бриллиант. Вот я за тебя возьмусь…

Конечно, мои способности без систематических упражнений увядали. Но не возвращаться же в театр!

Начиная с зимы, Казимира Львовна мучит меня этюдами. Только я прихожу продутая невским, морозным ветерком, с горящими щекам , с мечтой о печке , чокнутая миллионерша начинает фантазировать.

– Ты в Ницце…Море лазурного цвета. Ого, какие громадные пальмы! Это даже не пальмы, а живые опахала. Жарко, Лиза ?

– Жарко! – кричу я ,расстёгивая негнущимися пальцами пуговицы на кофточке .– Ох, не могу, потом обливаюсь…

Заслышав мои крики, дверь открывается, в неё просовывается голова Артура Сергеевича.

– Лиза, посмотри , кто к нам идёт ? – смеется Казимира Львовна, указывая на Артура Сергеевича.

– Батюшки, так это ж господин Бунин! Иван Алексеевич ?

Артур Сергеевич прикрывает двери, растерянно хихикает. А живые мощи начинают выдавать очередную порцию мертвых истин..

– Головку плохо держала. Улыбалась неестественно. Губьи деревянные, могут сломаться. Давай повьтор-рим…

Ежедневно минимум полчаса она меня дрессирует. Я терплю. Я знаю цену своему терпению. Двести восемь долларов при пятичасовом рабочем дне на дороге не валяются. Даже если эта дорога вьётся меж голливудских холмов.