Жеребята
Шрифт:
– Миоци!
– голос с призвуком металла раздался за его спиной.
Жрец Всесветлого обернулся. Перед ним стоял Нилшоцэа - в черной рубахе с темно-красной каймой.
– О, жрец Всесветлого, - произнес Нилшоцэа первую фразу соединения алтарей.
– Для чего пришел ты к этим водам?
– Чтобы на священном месте совершить священное дело, - ответил Миоци.
– Ты взойдешь на веревочный мост?
– Да, я взойду на веревочный мост.
В глазах жреца Уурта Темноогненного было нескрываемое ликование.
– Ты принесешь жертву -
– Да, я принесу жертву - великую и достойную для достойных и великих.
– Скажи слово твое к рабам твоим, - сказал Нилшоцэа, отступая на шаг.
Миоци окинул долгим взглядом стреноженных коней - рядом с каждым из них был сокун, держащий наготове огромный и острый жертвенный нож. По слову жреца они вонзят их в горло каждому из благородных животных.
– Всесветлый совершает дело свое!
– вскричал Миоци - и сокуны сжали в руках мечи.
– Всесветлый отпускает коней на пастбища!
– возвысив голос так, что его услышали у священной рощи, возгласил жрец Всесветлого.
Сокуны замерли от неожиданности.
Лицо Нилшоцэа скривилось.
Там, внизу, стояли люди, пришедшие вместе со священной процессией из Тэ-ана, они ждали, что Миоци скажет: "Всесветлый берет этих коней себе!"
– Отпускает на свободу, да, Миоци?
– в упор глядя на белогорца, переспросил Нилшоцэа.
– Да - Всесветлый отпускает коней на свободу!
– возвышая голос, пропел Миоци.
– Они будут жить! Перережьте им путы - и пусть они бегут на пастбища - во славу Всесветлого, хваля его благость.
Миоци стоял спиной к бурлящему водопаду.
– С чем ты пойдешь на веревочный мост, о жрец?
– задал Нилшоцэа, кусая губы, следующий по ритуалу вопрос.
– Один я взойду на веревочный мост - во имя Всесветлого, - отвечал Миоци.
– Если один из них неверен, то другой верен.
– Глупец, - процедил Нилшоцэа, и этих слов не было в ритуале.
– Ты думал, я поступлю иначе, Нилшоцэа?
– усмехнулся Миоци.
– Да, думал, что мы породнимся через твою сестру. Мне не хотелось бы твоей гибели, Аирэи Ллоутиэ.
– Вот как?
– усмехнулся жрец Всесветлого.
– Теперь, перед смертью, ответь мне - что ты делал в печи Уурта? Среди угольев нашли твою флягу и нож.
Миоци молча отпил из фляги.
Потом он сказал:
– Мой нож и моя фляга - всегда на моем поясе из белогорской веревки, Нилшоцэа. Это ты променял пояс белогорца на темный огонь, и речь белогорцев - на речь народа болот.
– Я всего лишь говорю по-фроуэрски, а ты водишь с фроуэрцами дружбу. С самыми что ни на есть жалкими фроуэрцами! И тебе не страшно оставлять сестру в руках изуверов-карисутэ? Клянусь, что я доберусь до Игэа Игэ и уничтожу его. Но твоей сестре я оставлю выбор.
– Уурт проиграл скачки Табунщику, - заметил Миоци.
– Ну, это пустая случайность, - хохотнул нервно его собеседник.
– Будут, будут еще скачки. И не одни. А ты - ты веришь в Табунщика?
– Я верю и знаю,
– Когда тебя не будет рядом с Сашиа, о белогорец, - язвительно проговорил Нилшоцэа, - то твоя сестра может сделать иной выбор...
– Мы слишком долго болтаем, а народ ждет продолжения ритуала!
– перебил его Миоци.
– Ты забыл, что тебе положено сказать? Так слушай, я тебе напомню: "Что повелишь мне, о жрец Всесветлого?"
– Что повелишь мне, о жрец Всесветлого?
– кусая губы до крови, произнес жрец Темноогненного.
– Ризу мою мне подайте, одежду мою принесите мне - облекусь в нее, оденусь в нее, взойду на веревочный мост!
– возгласил Миоци.
Пять младших жрецов-тииков Всесветлого уже несли золотую кольчугу, а остальные перерезали конские путы. В наступившей тишине зазвучало далекое пение - это жители Тэ-ана, пришедшие к водопаду, пели древний гимн:
– О, восстань!
Утешь ожидающих Тебя,
обрадуй устремляющих к Тебе взор.
– О, восстань!
Тебя ждут реки и пастбища,
к Тебе взывают нивы и склоны холмов,
– О, восстань!
к Тебе подняты очи странников,
в Тебе - радость оставленных всеми,
– О, восстань!
чужеземец и сирота не забыты Тобой,
чающие утешения - не оставлены.
– О, восстань!
В видении Твоем забывает себя сердце -
– О, восстань!
– Пусть они замолкнут!
– процедил Нилшоцэа.
– Это невозможно, - проговорил в растерянности начальник сокунов.
– В священном месте нельзя убивать. Но, о блистательный Нилшоцэа, мои люди запомнят зачинщиков - и при возвращении в Тэ-ан они будут казнены!
– Глупец, - бросил Нилшоцэа.
А Миоци снял с себя пояс из белогорской веревки, и отдал одному из тииков его, а также нож и флягу.
Младшие жрецы Всесветлого занесли священные топоры на стволы священных деревьев луниэ - первое, второе и третье дерево, поникнув кронами, низверглись в водопад Аир.
Четверо жрецов Всесветлого с трудом поднесли Миоци золотую, сияющую ризу. Он воздел руки вверх, и они стали облачать его. Золото вспыхивало в лучах полуденного солнца, пока они наглухо закрывали все двадцать четыре застежки. Без посторонней помощи эту ризу снять было невозможно.