Жеребята
Шрифт:
+++
Аэй поднялась по ступеням в светлую комнату на втором этаже - проверить, все ли готово для жреца Всесветлого. Солнечные зайчики весело играли на деревянном полу и циновках, отскакивая от железных и медных подсвечников, и заставляя вспыхивать золотые цветными огнями.
Она подошла к оконному проему, отдернула штору до конца. Ветер и солнечный свет ворвались в дом, и наполнили все кругом, и стали играть с тронутыми сединой волосами Аэй. Она стояла и глядела вдаль, и на лице ее была совсем незаметная улыбка, а в глазах - печаль и радость,
Издалека раздалось ржание коней - кто-то подъезжал к воротам.
Аэй вгляделась, приставив ладонь ко лбу - и тут же бегом помчалась вниз, по пути накидывая слетевшее покрывало и шепча: "Сохрани нас Небо! Что они затеяли!"
Это были Раогай и Сашиа. Она узнала их издалека. Девушки приехали верхом - как решилась на это робкая сестра великого жреца Всесветлого?
Аэй спешила и бежала по комнатам, натыкаясь на предметы, словно слепая.
– Сохрани нас Небо!
– шептала она.
Вдруг до нее донесся голосок дочери.
– Мама всегда переживает, когда папин друг ли-шо-Миоци приезжает, - вздохнула Лэла, подойдя к Огаэ. Мальчик сидел на циновке перед статуей Царицы Неба - печальный, сгорбленный.
– Уйди, - дернул он плечом.
– А, ты молишься Царице Неба?
– понимающе сказала Лэла.
Аэй была далеко от них, но голос маленькой дочери светловолосого фроуэрца был звонок, как голос ранней лесной пташки:
– Это - Великий Табунщик, когда он был маленьким, и его мама, - сказала Лэла.- Но не говори про это ли-шо-Миоци - это секрет.
Аэй, запыхавшись, шлепнула дочь пониже спины - та заревела.
– Мамушка Най!
– крикнула Аэй.
– Забери Лэлу - ей пора спать... Огаэ, милый, твой учитель будет доволен, если застанет тебя за чтением гимнов, а не за пустым занятием! Возьми свиток и ступай наверх.
Най увела ревущую в голос Лэлу, а Огаэ поплелся по крутой лестнице, шмыгая носом и прижимая к себе свиток.
– Най!
– окликнула Аэй няньку.
– Где наш гость от алтаря Всесветлого?
– Они разговаривают на мужской половине, госпожа Аэй, - ответила нянька, борясь со своей бунтующей воспитанницей.
– Хорошо, - кивнула Аэй.
Окна комнат мужской половины выходили на другую сторону. Она успокоено накинула покрывало на голову и уверенно зашагала вперед.
+++
Каэрэ почудился шорох - там, за бархатным пологом. "Мыши", - равнодушно подумал он, и вспомнил про Патпата. Перевязанная рука ныла. Он пошевелил пальцами, безразлично уставившись в бархат полога - ворсинки разбегались по нему, как маленькие волны. Каэрэ закрыл глаза. Он устал так, что даже не мог думать о смерти - мысль эта была желанной уже много бессонных ночей и дней. Смерть виделась ему желанным сном, бесконечным, без сновидений и страданий. "Приди, приди же, ты!" - с усилием произнес он, словно позвал из последних
Кто-то коснулся его руки.
Каэрэ сильно вздрогнул - всем своим истощенным от страдания телом - но глаз не открыл.
– Каэрэ!
– ласковый голос прозвучал над ним, и кто-то отвел его отросшие спутанные волосы со лба.
Медленно, не веря себя, открыл он глаза.
– О, Сашиа!
– выдохнул он.
Она молча целовала его руки - и ту, которую укусил испуганный уж, и ту, которая сохранила аромат свежеоструганной ветки. Он, не высвобождая рук, приник губами к ее пальцам.
– О, Каэрэ!
– Я тосковал по тебе, - произнес он неожиданно для самого себя.
– Я знала, я знала, Каэрэ. Поэтому я здесь.
– Сашиа, уходи, уходи. Здесь Миоци, - вдруг, словно очнувшись, с жаром заговорил он.
– Умоляю, уходи, прячься...
– Аирэи не сделает мне никакого зла, - улыбнулась Сашиа.
– Не тревожься.
Каэрэ покачал головой. Она села на пятки рядом с его ложем, все так же держа его ладони в своих. Он приподнялся, словно хотел встать.
– Тебе лучше, правда, Каэрэ?
– спросила она с надеждой.
– Раны зажили...
– Сашиа, я об одном прошу тебя - забудь обо мне и будь счастлива...
– медленно, кусая губы, вымолвил Каэрэ.
– Я - конченый человек...
– Нет, Каэрэ...
– вскрикнула она, но тот продолжал:
– Бог оставил меня. Бога, в которого я верил - нет. Что мне остается? Я был готов умереть за него, Сашиа. Я не умер. Со мной случилось куда более страшное.
– Великий Табунщик...
– начала Сашиа со слезами.
– Мой Бог - не Великий Табунщик, - горько усмехнулся Каэрэ.
– Я делал, как следовало, и я мертв.
– Но ты же - карисутэ!
– вскрикнула она.
– Отчего ты говоришь так?
– Нет, светлая моя, хорошая моя Сашиа. Я - не карисутэ.
– Не бойся меня, я ведь карисутэ, Каэрэ!
– отчаянно выдохнула она, чертя какие-то линии на его ладони и с угасающей надеждой вглядываясь в его глаза.
Он не успел ответить.
– Сашиа!
– раздался гневный окрик.
Миоци, оттолкнув Игэа и не обращая внимания на Аэй, ворвался на веранду и с размаху ударил Сашиа по лицу.
– Нет!
– закричала пронзительно Раогай, спрыгивая откуда-то сверху - она пряталась под самой крышей, держась за стреху. Дочь Зарэо не рассчитала и упала на циновки за спиной Миоци.
Но прежде чем это случилось, прежде чем Игэа и Аэй, задыхаясь от бега, примчались на веранду, Каэрэ схватил оставленный Огаэ ножик и в немыслимом порыве отчаяния бросился на жреца Шу-эна. Если бы не доли мгновения и не белогорская выучка Миоци, лезвие ножа вонзилось бы ли-шо-шутиику в горло.
Белогорец молча сжал кисть Каэрэ холодной и сильной рукой - нож выпал, ударившись о дощатый пол, а в глаза Каэрэ плеснула темная морская вода, застилая солнечный свет...
Великий Табунщик