Жеребята

Шульчева-Джарман Ольга

...Сумрак застилал все кругом. Где-то высоко - невозможно высоко - мерцал одинокий светильник, и Каэрэ казалось, что это - последняя звезда на небосводе, которую не скрыли тяжелые тучи. Как тихо...

Светильник-звезда покачивался от холодного ветра. Каэрэ медленно отодвинул полог, чтобы следить за тем, как она мерцает. В комнате было тепло, наверное, недавно протопили печь...

Что ж - это достойная смерть. Все складывается даже лучше, чем он мог подумать - а позор, этот позор от укуса ужа смыт. Его казнят скоро, очень скоро...

наверное, когда рассветет. Сейчас около полуночи - почему-то Каэрэ очень чутко ощутил время - и жить осталось немного. Как же его казнят? Долгая и мучительная казнь? Он рассмеялся внутренним злым смехом - что ж, пусть попробуют изобрести! Чем еще его можно напугать! И много ли надо, чтобы убить его пыткой!

Но вдруг он вспомнил о главном, и по его телу пробежал озноб. Что они сделают с Сашиа? Каэрэ отчего-то подумал именно так - "они". И тогда он застонал, обхватив голову дрожащими руками, а потом в отчаянии заметался на своем ложе, жалко всхлипывая.

Он долго плакал, пока не заболело где-то под сердцем в глубине груди, и слезы его иссякли. Тогда он пополз, кусая губы до крови, по жестким циновкам - к выходу. Он полз медленно, то и дело роняя голову и утыкаясь лбом в узлы сплетенных стеблей осоки.

Каэрэ не знал, зачем он делает это. Если бы он мог бы, он бы кричал в голос - но силы покидали его.

Он добрался, изрезав руки и искусав губы, до выхода, и потянул за штору. Она легко отодвинулась в сторону - и Каэрэ увидел, что это выход не в соседнюю комнату или на веранду - это выход на лестницу к реке. Он ощупал ступени руками - они были сухими, шероховатыми и теплыми.

Каэрэ вытянул руки вперед и долго-долго лежал так. Лестница вела вниз, к подножию холма, где бежала река - в темноте ее журчание было громким и звучным. Наконец, он открыл глаза и стал смотреть вдаль - там было темно, но ему виделась дальняя степь за рекой.

"Там кочует Эна", - подумал Каэрэ и удивился своей мысли. Он стал вглядываться в темноту - и ночная таинственная степь начала вливаться внутрь его: Каэрэ видел ее, темную и покрытую туманом, далекую и пустую.

"Великий Табунщик!" - позвал он в отчаянии - не голосом, а тем сжавшимся от боли комком, которым давно уже стало его сердце.
– "Спаси Сашиа!"

Да. Все кончено - навсегда. Он обратился к чужим богам. Что ж... Голова Каэрэ закружилась, он глубоко вдохнул воздух ночи, еще глубокой, но уже минувшей свои самые глухие, страшные часы.

Дальняя степь все еще виднелась внутри него - странная и мертвая, край чужих богов. Кто в ней царствует? Неизвестный Великий Табунщик, Хозяин своей весны? Но почему степь не весенняя, вовсе не весенняя...

"Спаси Сашиа!" - прошептал Каэрэ.
– "Пусть ничего не сделают с ней..."

И он понял, что Табунщик идет по степи. Он напрягся, чтобы увидеть его - но не смог. Только дальняя поступь была слышна ему - внутри, в глубинах. И тогда Каэрэ понял - то, что он видит, это не степь Табунщика,

а враждебное, глухое место, где каждый шаг дается Табунщику с трудом.

"Да, он спасет Сашиа, - вдруг понял Каэрэ и вздохнул облегченно.
– "А я совсем погиб", - подумал он снова и кивнул сам себе. "Завтра меня убьют... нет, сегодня..." и - что? Табунщик? Странный степной языческий бог? Так он, Каэрэ, все-таки сдался? Не просто поклонился чужому божеству насильно, но сам призвал его? Что за достойный конец...

Но ему не было горько. Он удивился этому, и все смотрел и смотрел в степь.

"Великий Табунщик спасет Сашиа", - повторил он.
– "А мне ничего не надо".

– Каэрэ!
– раздался испуганный голос Аэй.
– Каэрэ, жеребенок! Ах, Небо - вот ты где! Игэа! Игэа! Скорее!

Белогорец и его жена поспешно перенесли Каэрэ на ложе, укрыли теплыми одеялами и вдвоем стали обнимать его, что-то поспешно говоря. Аэй поила Каэрэ теплым вином и гладила по голове.

– Ты видишь?
– яростно шептала Аэй мужу.
– Ты видишь? Что ты натворил!

– Но, Аэй...
– пытался ответить тот.

– Я давала тебе понять, что нельзя пускать Миоци на веранду.

– Он сам пошел, Аэй, я задерживал его, сколько мог, - отчаявшись, произносил Игэа - очевидно, уже в который раз.

– "Сколько мог"!
– шепотом передразнила фроуэрский акцент мужа Аэй и принялась умывать Каэрэ.
– Бедный мой...
– она поцеловала его несколько раз в волосы.
– Натерпелся... вот из-за него! Ну как можно быть таким, Игэа, как?!

Игэа растерянно замолчал и взял Каэрэ за запястье - щупать пульс.

– Игэа, - спросил Каэрэ, - а меня повезут в Тэ-ан?

– С какой стати?
– удивленно спросил белогорец.

– Здесь казнят?
– продолжил выпытывать Каэрэ.

– Что?
– переспросил Игэа, и его фроуэрский акцент стал еще смешнее, чем когда его передразнила Аэй.

– Не казнит тебя никто, мой жеребенок!
– прижала Каэрэ к себе жена белогорца.
– Забудь об этом сумасшедшем жреце Всесветлого!

– Жена, - начал Игэа, - ты не права...

– Защищай, защищай Миоци!
– заговорила Аэй, прижимая к себе обескураженного Каэрэ.
– Нашел друга себе, тоже мне!

– Каэрэ, - твердо сказал Игэа, перебивая Аэй.
– Тебя никто не казнит и не накажет. Аирэи - белогорец, и он высоко оценил твой благородный порыв...

– А если бы он не схватил нашего жеребенка за руку, - продолжила саркастически Аэй, - и наш Каэрэ пролил бы хоть каплю его драгоценной жреческой крови, тогда бы его по вашим белогорским обычаям казнили до утра...

– Это не белогорские обычаи!
– закричал Игэа.
– Да, жрецов Всесветлого и дев Шу-эна нельзя касаться железным лезвием, но Аирэи поэтому и перехватил руку Каэрэ...

– Ой, не смеши меня, - спокойно ответила Аэй.
– Прямо уж - чтобы Каэрэ спасти, а не себя, любимого.