Жертва
Шрифт:
— Нар! — позвал Ронер, и появившийся за его спиной хариб низко поклонился, выдохнув:
— Да, мой архан.
— Арман ведь не просто так рвался из Виссавии? У нас осталось слишком мало времени. Как там создание духов замка?
— Осталось только опустить щит над долиной. Пара ночей работы….
— У тебя будет гораздо меньше времени. До рассвета. До ритуала.
— Но я…
— Ты отражение души своего архана. Именно поэтому ты можешь принять в себя Киара. Ненадолго, но…
— Я не осмелюсь, мой архан, — упал на колени Нар. — Не знаю, смогу ли я…
— Сможешь, — отрезал Ронер. — Ты должен. Возьмешь хариба Кадма, пойдешь в
— Мой архан… смилуйся.
— А кто смилостивится над людьми Армана, которые ждут вашей помощи? — жестко ответил Ронер. — У тебя есть выбор: оставить все как есть или хотя бы попытаться.
И Нар смирился. Перестал спорить. Стоял на коленях смирно, опустив голову, пока Ронер читал заклинания и запечатывал Киара в его душе. Уговаривать хариба Кадма не пришлось. Покорно приняв в душу Лерия, он чуть побледнел, но помог Нару подняться, поклонился, и втолкнул ошарашенного приятеля в переход.
Ронер был уверен, они все сделают правильно. Забыв обо всем на свете, он погрузился с головой в подготовку ритуала, в начертание ритуального круга, в мистический танец тайных знаков. Он даже не заметил, как окна храма осветились синеватым рассветным маревом, как медленно просветлели белоснежные стены, а хариб Лерина поклонился низко и в немой настойчивости протянул чашу с питьем:
— Вам нужны силы, мой архан.
Эльзир. Его запах тревожил даже с расстояния. Последние руны легли ровно, круг вспыхнул мягким синим пламенем, запахло вокруг кассийской магией и тревожно отозвалась на этот запах Виссавия. Чуть шевельнулись на алтарях просыпающиеся братья. И в тот же миг в храме появились две фигуры. Потрепанные, засыпанные снегом, пахнущие кассийским морозом.
— Я выполнил твой приказ, мой архан, — выдохнул Нар, теряя сознание.
Ронер лишь устало улыбнулся, залпом выпил принесенный ему эльзир и вернул братьев в тела носителей. Едва живые харибы исчезли из храма, Ронер и не интересовался, куда, и в тот же миг Арман открыл глаза, окинув все вокруг еще сонным взглядом. Поднялся на алтаре, отряхнул плащ и поправил складки Тисмен, сладко зевнул, разминая плечи Кадм, и раньше, чем они сели вокруг ритуального круга, по их изменившимся взглядам Ронер увидел: эти смертные поняли все правильно и отдали власть над своими телами, над своей силой братьям. Так наивно доверчиво, без лишних вопросов. Только потому что… Ронер попросил.
— Ты остаешься собой, — сказал Ронер Рэми. — Иди сюда.
Носитель Аши послушно опустился в центр круга, скрестив ноги. Ронер сел перед ним, почти соприкасаясь с ним коленями, и потребовал:
— Раскрой душу, повторяй за мной. Помни, ошибешься, и твоя ошибка будет дорого стоить. Нам всем.
И в тот же миг, уверенный, что его послушают, погрузился в вихрь заклинаний. Он и сам не сильно-то верил, что получится. Но все происходящее было каким-то… забавным, что ли? Рисковым. И ощущение этого риска баламутило душу новым, острым чувством. Ронеру и самому было интересно, получится или нет, и как получится. Он впервые доверился обычным смертным и впервые и сам не до конца знал, что выйдет из его ритуала.
Но у него было для кого бороться. Для себя, для братьев, для Кассии, для Айдэ. Для них всех. Только бы Рэми сделал все, что ему приказано. В том, что братья удержат круг, Ронер не сомневался.
«Помоги мне! — взмолился он. — Помоги или он нас всех убьет!»
«Уже иду», — последовал немедленный ответ.
***
Впервые в жизни Арман создавал круг с кем-то, а не смотрел на это со стороны. Впервые чувствовал, как протекают через него, забирают силы, магические потоки, впервые шептал заклинания, но всем процессом руководил Киар. Арман лишь старался не мешать. Не дышать лишний раз, чтобы не нарушать тонкой сети заклинаний, окутавших сидящих в центре магического круга Рэми и Лерина. Арман вдыхал неожиданно густой, пьянящий аромат своей и чужой магии, и казалось, что от потока силы он сейчас потеряет сознание…, но Киар все шептал и шептал заклинания, все плел и плел вместе с братьями тонкую сеть, и перед глазами плыло, а мир будто отступил на шаг, заглушая столь громкие миг назад звуки.
Сердце стучало мерно, ровно. Стук его отзывался в ушах, во всем теле, убегал в окружающую их темноту, и казалось, что Арман остался один в этом мире. Умиротворенный, расслабленный, погруженный в вязкое море магии. И беззащитный, будто маленький ребенок.
— Как мило, — раздался где-то шёпот. — Ты настолько бездарен, что можешь лишь одно — не мешать. Не мешать Киару в твоем собственном теле.
— Недомаг. Недобрат. Недочеловек.
— Грязный оборотень.
— Ты всем только мешаешь.
— Сдох бы ты или сорвался, отдал бы свое тело Киару, всем было бы лучше…
— Сколько раз ты чуть не убил брата?
— Раз, два? Помнишь, как ты его избил, довел до срыва, помнишь его пустой взгляд?
— Помнишь, как больного притащил зовом и чуть не угробил?
— Помнишь, как еще вчера чуть не убил своим гневом?
— Слабый!
— Псих!
— Недобрат!
— А теперь что? Твоими слабыми руками творят столь важный ритуал?
— Да ты же все испортишь!
— Ты всегда и все портишь!
— Ты убьешь своего брата однажды!
— И Мираниса убьешь, и всех, кто тебе дорог!
— Ты же вчера чуть не сорвался, правда?
— Но… — выдохнул Арман.
— Плачешь? Слабый!
— Магии ему захотелось!
— Силы!
Голос был везде и повсюду. Каждое слово било. Каждое открывало зажившую, казалось, рану. Тот голос был прав, прав до последнего слова… хлесткие обвинения били все быстрее, все сильнее, все больнее. И больше не выдерживая, Арман упал на колени, сжался в тугой комок и тихо взвыл от накатившей неоткуда боли. Прав! Этот проклятый голос прав! Боги, во всем прав!