Жертва

Алмазная Анна

– Тогда скажи кто?

– Он сам уже не помнит об этом. Он нес эту ношу много лет, отмаливая то, что сделал. Он молчал, потому что богиня приказала ему молчать. И я… я его простил…

И понял вдруг, что сказал правду. Сказал, и сразу стало легче, спокойнее. Дождь шуршал и шуршал по листьям, приносил прохладу и запах влаги, дядя положил руку на плечо Рэми, будто поддерживая, и Рэми продолжил:

– Я предстану перед советом. Ты ведь за этим пришел?

– Я пришел тебя увидеть, – вдруг ответил вождь. – Совет подождет.

Даже так? Рэми стряхнул руку дяди с плеча, обернулся и спросил:

–

Чего? Мои глаза не видят, это правда… но мой разум остался прежним. Я предстану перед советом, к чему откладывать то, что и без того должно случиться. Я не хочу больше убегать. Но ты должен понимать, что я не откажусь от Мираниса.

– Я понимаю, – голос вождя был спокойным, аура светилась мягко, ласково, и Рэми вздохнул, опустил голову и прошептал:

– Я скучал по тебе.

Аура вождя на миг пошла волнами, дождь за спиной вдруг успокоился, солнечным теплом пригрело щеку. Рэми усмехнулся и направился было к балконной двери, как вождь, очнувшись, вновь его догнал, опустил ему руку на плечо, мягко направляя и сказал:

– Я соберу для тебя совет. Но ты не пойдешь на него в этом одеянии.

– Мне казалось, для вас не важны одежды… – ответил Рэми.

– Важны. Разрешая тебе носить мои цвета, я дам понять совету и другим виссавийцам, что тебя принял. Что наша богиня тебя приняла. Позволишь мне?

– Разве я могу тебе что-то позволить или нет? – хрипло ответил Рэми. – Я всего лишь гость, кассиец…

– Ты – моя семья, – тихо ответил вождь. – Мой долгожданный наследник. Ты – моя гордость и моя боль… Ты – моя совесть. И ты это я, каким я мог бы быть, да не сумел… или не захотел… И да, ты тот, кто может мне отказать. Если захочет. Позволишь помочь тебе, Рэми?

Рэми вновь прикусил губу и тихо ответил:

– Позволю… вождь…

– Назови меня по имени, мой мальчик.

– Зачем?

– Я хочу знать, что ты мне доверяешь… что принимаешь меня… Назови меня по имени…

– …Элизар… дядя… я не могу доверять тебе. Еще нет. Слишком много времени прошло… слишком многое изменилось.

– Понимаю, – в голосе вождя зазвучали незнакомые доселе теплые нотки. – Я помогу тебе собраться на совет, Рэми. И я открою для тебя свою душу, чтобы ты меня «увидел», чтобы вновь научился мне доверять, мой мальчик.

Рэми лишь грустно улыбнулся. Он позволил усадить себя за стол. Наступив на горло гордости, позволил себя накормить с ложечки (удивляясь, что сегодня виссавийцы принесли для него кассийскую пищу и даже столь ненавидимое ими мясо), позволил провести салфеткой по подбородку, стирая капли соуса.

– Встань, Рэми, – попросил вождь.

Не смея, да и не желая отказываться, Рэми поднялся. Даже не поморщился, когда вождь стянул с него тунику, когда зашуршала по его коже ткань, окутывая тонкой, видимой даже магическому зрению, дымкой.

– И тут магия…

– Церемониальный наряд, Рэми, – ответил вождь. – Подобный надевал твой дед, когда входил в первый раз в совет… И твой прадед помогал ему облачиться так же, как я помогаю тебе.

– А ты…

– Я вошел в совет слишком рано, – Элизар повязал на талии Рэми широкий пояс. – И слишком поздно… я был напуганным мальчишкой, у которого несколько дней назад погибла вся семья. Я был полон

боли и ненависти ко всему миру.

– И недавно ты был таким же…

– Возможно, – ответил вождь, пройдясь по волосам Рэми частым гребнем. – Но тебе я не позволю быть таким же… Я пройду с тобой все ритуалы, я буду рядом, пока ты не будешь готов стать вождем Виссавии, связать свою душу с богиней.

– Даже если я этого не хочу.

Элизар некоторое время молчал, и это молчание было таким тягостным… Лег на голову тяжелый венец, и голос дяди вновь потревожил душу мягкой теплотой:

– Я не буду тебя заставлять, ты сам решишь… но ты должен быть готов, понимаешь?

– Ты упрям.

– Мы оба упрямы. Другие править Виссавией не могут.

– Я не буду править Виссавией…

– Как скажешь. Идем.

Там, по другую сторону перехода, ему сразу же подставили плечо, осторожно подталкивая в нужном направлении. Там холодили камни голые ступни. Там яркими, разноцветными пятнами вспыхнули в темноте ауры коленопреклонных советников. И тишина... боги, как же он ненавидит тишину...

– Откройте окна, – тихо попросил Рэми. – Я хочу услышать ветер.

Никто не шелохнулся, но темнота вдруг наполнилась едва слышными шорохами и едва ощутимыми запахами. Стало гораздо легче, и Рэми послушно сел на ступеньках трона, на котором разгоняла тьму фигура Элизара. Вождя. Дяди.

***

– Где я?

Вопрос был глупым, но ничего умнее в голову не пришло, а молчать уже надоело. Как и лежать неподвижно, в ожидании, пока перестанет расплываться перед глазами и проплывающий вокруг мир, наконец-то, оформится в нормальную картинку.

Миранис вообще не любил болеть. Он и болел-то всерьез пару раз: первый, когда подрался в трактире, был ранен и провалялся в доме Гаарса, потом – после знакомства с лозой Шерена, в теперь... что это за «теперь»?

– Мы вернулись в Виссавию, – ответил кто-то.

Ответ дошел не сразу... больно уж раскалывалась голова. И некоторое время принц усиленно вспоминал, кто это «мы» и что такое Виссавия? И тут же коснулись ладони мягкие пальцы, упало на запястье что-то теплое, и, услышав легкий всхлип, Миранис понял, что кто-то плачет возле его кровати. Кто-то, кого не узнать было совершенно невозможно.

– Лия, – спохватился он, ошеломленный воспоминаниями.

Свадьба. Алкадий. Битва. Падающие один за другим телохранители. Боль. Какой-то виссавиец и, наконец-то, Рэми… все выхватывалось из темноты будто в вспышках молнии. Они остались живы? Они, несомненно, живы. И теперь нельзя больше быть слабым. Не перед ней. Не когда она носит их ребенка. Надо только аккуратно узнать, что стало с телохранителями…

– Очнулся, хороший мой, очнулся! – плакала Лия.

Ее лицо, столь милое и желанное, с каждым биением сердца становилось все более четким. И вот Мир уже разглядел и родинку на ее виске, и непослушный локон, что выпал из идеальной прически. Такой, причесанной, прилизанной, Лия не нравилась, и Миранис с трудом подняв руку, высвободил ее волосы из плена серебряной сетки. Черным, блестящим водопадом по хрупким плечам. Его девочка… его милая девочка. Боги, самое главное, что она жива, что их сын жив, и теперь, скорее всего – в безопасности.