Жертвы времени
Шрифт:
— Думаю, — вяло вздохнул я, — сейчас совершенно не важно, есть у меня оружие или нет, меня можно брать голыми руками. День я проведу при маге и это даст какую-то гарантию безопасности.
— То есть мои уроки подождут, — Оружейник сплел руки перед собой.
— Да, — согласился я равнодушно. Не люблю, когда кто-то заявляет на меня свои права.
— Ну, понятно, очень жаль, что ради тебя я отменил сегодняшние занятия с детьми.
— Думаю, дети будут рады лишний раз поиграть, — пробубнил я, засунув в рот остатки хлеба.
— Они были очень разочарованы, мои знания нужны им, чтобы чувствовать себя уверенно, — это
— Знаешь, — я покосился на учителя боя, — у каждой вещи есть предел прочности. Так вот, мой ты преодолел вчера. Если мне не начнут теперь сниться кошмары о вчерашнем дне, будет чистое везение. Не могу думать без содрогания о тренировках с тобой, уж лучше я стану писцом, рисующим в блокноте стебельки, чем воином.
— Ну-ну, что за упаднические настроения? — смягчился Оружейник. — Жаль, очень жаль, но если это так тебя взволновало, действительно лучше сделать перерыв. Немного оправишься и если захочешь, приходи, — он поднялся и, хлопнув меня по плечу, ушел.
Странно, — подумал я хмуро, — как он сначала наседал на меня, а потом вдруг отступился. Как и Мастер.
С другой стороны, если забивать себе подобными мыслями голову, то можно свихнуться.
Залпом допив воду, я заторопился к внешней стене.
Дон уже ждал меня. Прислонившись спиной к высокой гнедо-пегой кобыле с прозрачными, аквамариновыми глазами и белыми ресницами, он чесал свою неопрятную бородку и мне лишь махнул рукой на конюшню, когда я вежливо с ним поздоровался.
— Дори?
— Иди поговори с конюхом, — Дон принялся подтягивать подпругу седла.
Я настороженно заглянул в конюшню. Потянуло распаренным запахом свежего сена и навоза, лошадиный пот резко ударил в ноздри. Передо мной открылся длинный проход, по обе стороны от которого располагались десятки стоил. Конюшня была велика и просторна, пол усыпан чистым сеном, в небольшие окна проникали косые лучи утреннего солнца, ложащиеся в проход неровными пятнами.
С балок потолка свешивались грозди упряжи, висели ремни, деревянные дуги и плетки; на полках у стоил громоздились седла. Жужжали слепни и оводы. Некоторые, что покрупнее, бились в стекла с неприятным глухим звуком.
За спиной раздались шаги и из маленького закутка вышел тощий, немолодой конюх, похожий на ручку от вил. Отмахнулся от слепня, севшего ему на шею. На вытянутом лице отразилось недовольство, он поправил слипшиеся от пота каштановые волосы.
— Кто такой, зачем пришел? — осведомился он грубовато. — Дори Дона что ли спутник?
— Ну? — отозвался я.
— Тогда заходи, чего на пороге мнешься?
Видя сомнение, он дернул меня за рукав и сказал:
— Я здешний заправила, зови Ронд, — он сдвинул ногой по полу ведро с зерном. Из ближайшего загона тут же зафыркала, почуяв угощение, лошадь. — Ты у нас человек новый, меня попросили показать, что тут как. Пошли, — он поднял ведро.
Я неуверенно пошел за конюхом, заглядывая в убранные светлые денники. Ронд, шедший впереди, рассказывал:
— У нас лошадей много, табуны на востоке в этом году и вовсе увеличились вдвое, но среди них почти нет объезженных. Мы их на мясо бьем. На колбасу и ящеры жрут. А конюшня эта для нужд города. В основном тут лошадки рабочие, такая и телегу утащит, и человека. Да, Крынка? — он заглянул в денник, у которого мы остановились, и оттуда тут же высунулась
Я покачал головой.
— Ну, так, — без тени насмешки сказал Ронд, — дело привычное. Тут, знаешь, много мудрости, как с лошадками быть, потому у конюшни главный есть, а есть простые конюхи. Я и врач им и папаша. Дори Дон ждет тебя, так что вон твой Алрен застоялся в стойле, бери, да езжай.
— А упряжь?
— Ах ты, сделать тоже не умеешь?
— Да чего там уметь?
— Много чего, — Ронд неприязненно посмотрел на меня. — К лошади всяко с умением надо. Она же не человек, тебе не скажет, какие у тебя руки кривые. Такие как ты и загнать и покалечить лошадку могут. Полгода назад вон дети без понимания похулиганили, увели лошадь, да загнали. Забить пришлось, а ведь конь добрый был. Дуралеев высекли конечно, чтобы ровно сидеть не могли, но теперь то что…
Слушая привычный голос, лошади вытягивали шеи, выглядывая в проход и с надеждой глядели на конюха, шумно вдыхая ноздрями воздух; пофыркивали, возмущаясь, что мы проходим мимо. Конюшня была переполнена нетерпением.
— Хорош, да? — спросил меня Ронд, когда я замер у одного из денников. — Таких тут больше и нет, разве что дикие в табунах, да такие кони никого к себе не подпускают…
Черный красавец Мастера неподвижно стоял, грея в луче, падающем из окна, блестящий ухоженный бок. Его опущенные густые ресницы слегка подрагивали, но стоило мне податься вперед, как он вдруг вскинул голову, мощно вогнав копыто в перегородку, и коротко заржал. Забесновались, заржали по всей конюшне взволнованные лошади. Я испуганно попятился под хриплый смех Ронда.
— Хорош! Хорош! — прокричал он, будто каркая, и конюшня затихла. — А я тебе что говорил?! — он снова хлопнул меня по плечу. — Пошли, вон Алрен…
И вправду в проход, заслышав наш голос, выглянул конь, на котором я проделал такой долгий путь из Гранд Сити в Форт.
Когда мы подошли к стойлу, Ронд насмешливо спросил:
— Есть чем угостить приятеля?
— Я как-то не подумал, — разочарованно вздохнул я.
— Ну так, — кивнул конюх, — Держи, — он протянул мне корку хлеба. — Как звать-то тебя?
— Демиан, — я взял кусок хлеба и протянул его коню на ладони. Жеребец прошелся бархатными губами по моей руке, испачкав слюной кожу, и хлеб исчез. — Совсем белый, — пробормотал я. — Выходит, раньше ты был просто грязным?
— Чистые белые породы считаются альбиносами, — Ронд подтянулся, достал с полки седло и заглянул в карий глаз Алрена. — Частенько они бывают нездоровые, жеребцы кроют кобылу, а та остается пустой, или сердце слабое, но этот у нас что надо парень. Целое искусство разводить чистый белый цвет. Давай учиться, — конюх открыл загон и смело шагнул к коню. — Иди сюда и смотри внимательно. Сначала нужно очистить копыта, кто знает, что там набилось…