Жертвы времени
Шрифт:
Уши Алрена, набитые мягкой длинной шерстью, смотрели вперед. Он нес меня на спине, словно говоря: «Смотри! Смотри вокруг. Ты видишь? Ты слышишь? Забудь на мгновение о себе, о том, что ты управляешь мной. Я бегу быстрее, еще быстрее, наравне с ветром. Беги со мной. Слушай со мной. Вспоминай со мной».
Еще до того, как сгустилась ночь, я легко соскочил с седла, подхватывая повод, у самых ворот конюшни. Ронд вышел мне на встречу, неся неполное ведро воды.
— Ты все таки взмылил коня, — придирчиво осмотрев животное, проворчал конюх и оттолкнул морду, полезшую в ведро. — Ну, так, поводи-ка ты его по двору, пока не начнет
— Хорошо, — согласился я, подхватывая повод.
— Когда успокоится, тщательно оботри его охапкой сена, чтобы конь не простыл ночью после такой гонки. В деннике дам тебе попону — накроешь его. Воды пока не давай.
Послушно, я кивал, запоминая каждое слово.
В первый же день знакомства я убедился, что лошадиный род благоговел перед Рондом. Не знаю, чем этот человек вызывал их уважение и трепет. Может быть, его любовь делала всех лошадей покладистыми и приветливыми.
Я аккуратно выполнял все указания конюха, и вскоре совершенно сухой белый конь стоял в своем загоне под серой попоной с красной оторочкой и недовольно косился на сено в кормушке.
Оглядев конюшню, я заметил, как вдоль денников метнулся сероватой стрелой некрупный зверек. Крыса, наверное, — подумал я. — Сегодня уже пару раз видел такую в лесу, а уж тут есть чем поживиться, кони роняют много зерна.
Я помог конюху натаскать другим лошадям воды, ощутив в себе прилив сил. Алрен всем своим видом показывал, что попить он очень даже не против, но, сообразив, что воды я ему не дам, пришел в явное бешенство. Я проходил мимо стойла, неся наполненное до краев ведро кобыле в дальнем конце конюшни, когда тот вытянул шею и ловко укусил меня за плечо. Вскрикнув от неожиданности, я уронил ведро, выплеснув его на камни пола, а хитрый жеребец опустил голову и стал быстро поедать пропитанную водой травяную подстилку у себя под ногами.
— Ну, так, леший! — ругнулся рядом со мной Ронд. — Плечо-то не откусил?!
Я оттянул ворот рубахи и посмотрел на небольшую ссадину с покрасневшими краями.
— Э-э, ничего, — махнул рукой конюх, осмотрев повреждение, — этот мог и кусок мяса с легкостью выдрать. Будь поосторожнее, — Ронд погрозил коню костлявым кулаком.
После вчерашней тренировки с Оружейником на моем теле синяков было не счесть, я лишь неопределенно пожал плечами. Одним больше, одним меньше…
— Ты поосторожнее, они такие. Меня тоже кусают иногда, раньше — чаще. Вот был я помоложе… Кобылица здесь была пегая, вот она кусалась! Жеребенка родила черного, так вовсе с ума сошла. Жизни мне с ней не было, как собака цепная прямо! Пришлось отпустить ее в табун. А жеребенок рос как мать, никому в руки не давался, уже трехлеткой носился без устали, что там и говорить, хороший конь, но дикий совершенно. Теперь Мастер на нем ездит, нашлась и на головореза твердая рука. Ну а за кобылу мне тогда досталось от учителя. Он сказал: надо было лучше стараться, а не отпускать… Ну, так.
Я распрощался с конюхом в полной темноте и поспешил на кухню. Во всем теле я ощущал подъем, более — душевный, но заставляющий тело радоваться, вливающий в него энергию и силу для движения.
Глава 10. Совет
Вечером опять пришел Мастер. Когда он заходил, я заметил серую суетливую тень,
— Крыс у вас развелось, — проворчал я.
— Развелось, но это была не крыса, — маг даже не оглянулся, — это хорек Нурей, выкормыш Дона. Хороший охотник и шпион. Его глазами Дон приглядывает за тобой.
— Вот как, — сказал я неопределенно.
— Что произошло? — спросил маг, занявшись моей спиной.
— В лесу? — не стал отнекиваться я. — Поднялся сильный ветер и раскачал деревья, мне было как-то не по себе.
— Что произошло между вами? Дон в весьма сдержанной форме высказал мне, что больше никогда не возьмет тебя с собой.
— Он считает, что ураган поднял я. Думает, что я колдун и хотел что-то сделать?
— А ты?
— Мастер, я задремал! К демонам все, я просто уснул, у меня не было никаких сил! А когда проснулся, Дон чуть меня не убил!
— Ну-ну, — пробормотал маг, будто пытаясь что-то вспомнить. — Ладно, отдыхай.
Дверь в моей комнате была восстановлена, стена замазана и раствор казался вполне окрепшим, вовсе не свежим. Я запер ее за уходящим магом и лег на кровать.
Этой ночью вновь выла собака и я, проснувшись от спеленавшей меня дремы, долго не мог снова заснуть, ощущая умственную и физическую усталость. Вскоре мне надоело ворочаться с боку набок и кряхтеть, когда придавливаешь оказавшийся в неожиданном месте кровоподтек, и я поднялся, подсел в кресло, слегка отодвинув его от опасного, все еще испачканного отравленным вином и порошком стола. Закурил.
Я прекрасно понимал, что нуждаюсь в учителе. Мне нужен был человек, который помог бы, разъяснил то, что со мной происходит. Человек, которому я бы осмелился рассказать про видения. Мастер не был тем, кому хотелось доверять, что уж говорить о других? И не имело значения, что Мастер уже не единожды спасал мне жизнь. Что-то заставляло меня опасаться его, и идти против своих чувств не хотелось.
Шум за окном привлек мое внимание. Я вскочил, подбежал к окну и распахнул створки, впуская в комнату прохладную ночь. Под моими окнами промчались трое всадников на серых высоких лошадях, укутанные в глухие черные плащи. В руке того, что скакал первым, рвался на тысячи искр, факел, оставляя в воздухе над его головой призрачный оранжевый след. Не сбавляя ходу, всадники скользнули тенями вдоль спящих домов и свернули за угол. Конские копыта хаотично стучали по камням, смешавшись в ровный звон, который быстро затих, стоило лошадям скрыться из вида.
Не раздумывая, я бросился к двери. Запоздало вспомнил, что на мне одеты лишь штаны, но одеться полностью у меня не было времени. Казалось, я и так уже потерял всадников.
Ругаясь, я несколько секунд возился с замком, потом победил его и выскочил из комнаты. Сигарета была забыта и брошена на каменные ступеньки лестницы. Ссыпавшись по ней, я что было сил помчался по холодным камням мостовой в сторону, где скрылись всадники.
Город все еще казался незнакомым. Ночью он изменялся до неузнаваемости, и я с трудом ориентировался в его узких извилистых улочках. Из темных переулков тянуло холодной сыростью, ощущения были куда острее тех, которые я испытывал, бродя по зловонным переходам Нижнего города. Казалось, из темноты тянутся ко мне щупальца страха, а воздух пропитан опасностью, от чего каждый звук заставляет сердце рваться из грудной клетки. Я бежал, чтобы не чувствовать, не слышать, не бояться.