Жесткая вода

Вий Пауль Александрович

– Значит тот, Витька, а Макар…на поляне его не было, - задумчиво произнес я. – Твою же мать….

– Напутал внучек?
– дед смотрел на меня и улыбался. – Они как две капли воды, я даже и не знал, что такое бывает. От внешности до голоса, да и курят как паровозы. Не поймешь,у кого стреляешь дымок никотиновый. Разница только в поведении. Даже злость у них одинакова. Только у одного холодный расчет, а у второго, мания преследования. Да, Витька еще плакать любил, как маленький. Сидит, слезы вытирает, рыдает. Котенка нечаянно задавил, помню, так похоронил его и сорок дней отпевал, молился. Но, стоит Макару привести бабу в дом, все…..бунт на корабле! Бабу на эшафот! И Витька потом слушается брата как шелковый, даже поведение становилось нормальным, на день другой, за исключением ночного воя.

– И все молчат? Деревня не вякает?

–

Телефонов нет, а вышка для сотовых, откуда их тут взять старикам, да и зачем, вся жратва через попа твоего, они кормильцы. Молодежи нет, самому молодому, около пятидесяти, все пьют. Всем очень удобно. А главное, вякнешь – закроют в домашнем железе, и сожгут. Внутри-то у всех вагонка, есть чему пыхнуть. Это банда, и ее все бояться. Просто, тупо, страх. Страх за свою дряхлую, больную, вонючую жопу! Вот такой расклад Саша.

– А ты смел дед! – я улыбнулся.

– Я порвал бы их, но не с этим, - он задрал вверх грязную плотную рубаху в клетку. Я увидел огромный шрам, в виде запятой, идущий от самого соска левой груди, до лобка. Сбоку выходила из дряблого живота, трубка, которая своим концом была вставлена в грязный целлофановый мешочек, наполненный наполовину желтой, мутной мочой.

– Это медведь, давно еще, я выжил, но…я инвалид, поднимаю тяжелое и все, кровит у меня. Ты - есть шанс!

– Давай патроны. Пошел я, дела делать!

– За девку не переживай, с ней пока все нормально. Не орет. Жди, я скоро.

Он подошел к столу, немного отодвинул его в сторону, и, открыв люк на полу, тяжело спрыгнул в лаз. Глубина оказалась по пояс, и он, нагнувшись, скрылся под основным полом. Минут через десять, он появился, закрыл люк, вернул на место стол и протянул мне бумажный сверток.

– На подарок, патронташ там с пульками, Патронташ, старый, советский, чинный, не то, что сейчас, тебе на пояс в пору будет. Бери внучек. Запомни одно, сделаешь, не переживай о содеянном, живи, как нормальный человек. Душой не болей, и не вспоминай. Старость сама напомнит, всплывает как хорошее доброе кино, научившее жизни, даже будешь цвета вспоминать, если из ума не выживешь.

Я повернулся и подошел к двери, обернувшись снова к деду, я не удержался и спросил:

– Дед, а тебе-то все это, все же, зачем? Столько лет, жили так….

– Родню жалко. Ты говорил, что у отца Сергия служат двое, так вот девка при нем, моя внучка. Мать ее, пьянчужка, в отца пошла, в меня-то есть. Как там, она, кстати, Машка то? Она редко тут появляется, из-за этих уродов.

Я замер, ошалело, смотря в дедовы глаза, медленно сел на корточки и уперся спиной во входную дверь….провел ладонью по резко увлажнившемуся лбу, стер пот.

– Дед, - я не знал, говорить или врать, молчать или кричать. – Дед…

– Ы-ы-ы-ы, - услышал я. Дед сжал плотно зубы и сквозь них, пытался говорить. Он был белее снега.
– Ы-ы-ы-ы, кыкэтоы-ы-ы-ы прыизышлы….

– Как произошло, как…- повторил я. – Отец Сергий, перерезал ей горло. На реке. Маша помочь нам хотела. Нас поймали, Макар притащил сюда мою…в общем женщину. Когда поп убил Машку, я убил его. Витьку, и Молчуна, тоже я….два дня назад. Маша мне оружие отца вынесла, подложила в лодку, взамен отдала ему мое, тем самым введя его в заблуждение, типа мы безоружны. Тот не усек ничего, и смело пошел на меня. Теперь я понимаю, почему он тебя глупым аборигеном звал, ты ему родня…

Дед,закивал в знак согласия, прикрылглаза, и остался стоять посередине комнаты. Я видел, как он дрожит. Подбородок с недельной щетиной, мелко трясся, стиснутые зубы скрипели. Время шло, дед не двигался.

– Дед, мне пора, мне нужно успеть, пойми.

– Иди. Послушай, вторая бочка по течению реки, от заброшенной фермы, тоже их, если вдруг не найдешь никого тут. Иди туда. У них там склад, но мало ли, тем более там же и погреб есть, большой.

Я поднялся, вышел на улицу, на ходу надевая на себя патронташ, достал ружье и смело перепрыгнул забор, направляясь к дому – бочке в глубине огорода.

Глава 11.

У меня оставалось еще два патрона, последних, заряженных в оружие. Прислонившись к ржавому дому, я осторожно перезарядил двустволку, патронами данными дедом, обратив внимание, что оболочка патрона не из пластмассы, а по старинке, из плотной бумаги, типа картона. В голове звякнул колокольчик: «не ошибся ли дед», уверенности в том, что сработает боезапас,

так как надо, у меня не было, немного подумав, я все же поменял один патрон на тот, что был раннее, запомнил на каком из двух курков они сидят, и дернул ручку двери дома. Дверь удивительным образом тихо открылась, без малейшего скрипа и стона. Мягкий приглушенный свет разливался по всему помещению, которое было огорожено друг от друга фанерными перегородками. Расположение было один в один, как в вагоне плацкарта – узкий коридор, и три небольших купе, по левую сторону. Вправо же уходила мизерная комната со столом, и заканчивалась окном, около которого ярко светила стоваттная лампочка. У меня сразу, не знаю почему, возникло ощущение, что это маячок, ярко светящий в окно и предупреждающий кого-то о чем-то. К моему удивлению, в доме было крайне чисто, без малейшей грязи и не мытой посуды, да и противных запахов не было, нет стоп!! Запах есть. Так пахнет в больнице, в каком-нибудь отделении радиологии, ты его не видишь, но навязчиво чувствуешь, засекая подкорками головного мозга, тяжелый запах человеческой раковой боли, страданий и страха, тщательно смытый дезинфектантами санитарки. Проникнув в дом, я закрыл за собою дверь и замер, вслушиваясь в звуки. Кто-то, вдалеке приглушенно мычал и иногда плакал. Осторожно, я двинулся вперед. В первом купе, оказался диван, со шкафом, и маленьким деревянным столиком, на котором лежали порнографические журналы. Люстра в комнате была самодельной, сварена из коротких тонких, железных цепей и цепочек, на концы которых, к моему удивлению, были приклеены игральные карты, с обнаженными женскими телами. В центре этого бреда из металла и голых грудей, торчала одна единственная, простая лампочка. Следующее купе, поразило значительно сильнее. По трем стенам перегородок, располагались самодельные лежаки, с наваленными сверху матрацами. В центре комнатки, стоял мизерный стол, от которого вверх в потолок уходила толстенная, крашеная арматура, явно смахивающая на шест для стрипа, в каком-нибудь ночном клубе. По всем стенам висели картины демонов, лярв*, и другой сатанинской символики. В одном углу я увидел подвешенный человеческий череп, с красными лампочками в глазницах, они мрачно светились тусклым светом, наполняя комнату, зловещими всполохами красного цвета. В другом углу, висела высохшее до мумии тело, ростом не более метра, с редкими мелкими зубами, поняв, что это человеческий ребенок с еще молочными зубами, меня зазнобило. Между черепом и мумией, в центре стены, чем-то набитое изнутри, как чучело и грубо сшитое по бокам черными нитками, висела женская промежность, с сильно разведенными в сторону половыми губами, открывающие, неестественно широкий проход внутрь. Внутри, маркером или фломастером, закрасили то, что было наполнителем. Тяжело сглотнув, я осторожно заглянул в последнюю комнату. На огромном диване, закинув ногу на ногу, сидел Псих, и смотрел по телевизору какое-то видео, где маленькая, чумазая девочка, около шести-семи лет от роду, плачет и зовет маму. Псих, видя стенания ребенка довольно улыбался, щеря рот в ухмылке, елозил задом по дивану, и сжимал прямо через штаны, правой рукой свой член. Он медленно повернул в мою сторону голову и замер, увидев меня, улыбка сошла с его блаженного лица.

– Спокойно Псих, не щерься, бабу мою отдай. – Прошипел я и направил на него ружье. – Я уйду потом, обещаю.

– Тебя нет, не может быть такого. Я знаю что, тебя нет, мне Макар уже дал таблетки. Они не вкусные, сильно пахнут ржавчиной. Мерзкий вкус металла на зубах. Пропади. – Он осоловело, опустил взгляд на двустволку. – О, серебряная десница отца, великого Сергия! Великого Велизара!

– Глаза мои меня не обманывают? – удивленно спросил его я, вызывая на провокацию.

– Глаза? Глаза…глаза..глаза….Эй, кого тебе надо видеть? – он явно не понимал, что от него хотят, и как ему нужно вести себя.

– Глаза привели меня к тебе, чтобы ты очистил свои мысли, я приказываю тебе, отдать мне ее.

– А кто мне приказывает?

– Приказываю тебе я…- я попытался вспомнить хоть кого-то из демонов, но вспомнил лишь знак пацифизма, единственное значение, которое я знал, благодаря неформальному направлению музыки, которую я слушал, продолжил.
– Я – Пацифик*!

– Кто это? – Псих, явно начал нервничать, и широко раскрыл глаза. Он явно лихорадил, я видел перед собой абсолютно не того человека, которого я встречал в лесу, в первую ночь похода. Помутнение рассудка было на лицо, и я очень наделся обыграть его, голословно, я понимал, что должен убедить его сразу, мгновенно.