Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Генерал быстро построил ударный кулак: впереди гренадеры, за ними казаки и молдаване. Он произнёс горячую, но краткую речь, которую никто не понял: генерал был из австрияков, служил в цесарских войсках и воевал с турком.
Кое-как поняли задачу: сшибить турецкие батареи. Всё едино: ответа на письмо Шереметева всё не было, не возвратился и парламентёр.
— Марш-марш за мной! — кажется, это были те немногие русские слова, которые храбрый генерал успел освоить. Он вытащил шпагу из ножен и скорым шагом вышел из-за бруствера. Гренадеры почти бегом бросились за ним. Фитили уже дымились. Прогремел первый залп — передние поразили прислугу
Пётр следил за вылазкой со своего наблюдательного пункта. Он видел, как погиб генерал Видман.
— Царствие ему небесное: экий был храбрец. Чаю, однако, приял смерть не занапрасно, — и царь перекрестился. Оборотившись к стоявшему рядом Шереметеву, сказал: — Семейство его должно обеспечить.
Над лагерем нависли не шибко плотные тучи, и стал накрапывать дождь. И славно и худо. Славно — освежил, ловили, как могли, дождевые капли. Худо — фитили да пальники могли подмокнуть. А как тогда воевать?!
— Что станем делать, господин фельдмаршал? — озабоченно спросил Пётр. — Ответа от визиря нету, обложены мы до самой крайности; сей предводитель то знает. И хоть, конечно, ему нас не взять, но испробуем ещё раз донять его письмом.
Шереметев вздохнул. Второе письмо сочинялось под несмолкаемый грохот возобновившейся перестрелки. Отряд Видмана, команду над которым после его гибели принял капитан Беляховский, успел-таки обезвредить три батареи. Но остальные палили остервенело.
«Послали мы сегодня к вашему сиятельству офицера с предложением мирным, но ещё респонсу никакого по сё время на то не восприяли. Того ради желаем от вас как наискорейше резолюции, желаете ли оного с нами возобновления мирного, которое мы с вами можем без далнего пролития человеческия крови на полезнейших кондициях учинить. Но буде не желаете, то требуем скорой резолюции, ибо мы со стороны нашей к обоим готовы и принуждены воспримать крайнюю. Однако сие предлагаем, щадя человеческого кровопролития. И будем на сие ожидать несколько часов ответу. Из обозу июля в 10 день...»
— Ежели и на это респонсу не будет, станем пробиваться, — заключил Пётр. — Как, господа?
Выхода не было. И все согласно закивали головами. В самом деле: был ли у них иной выход? Не было! Не сдаваться же на капитуляцию: такого ещё не бывало. Отчаянный прорыв — и будь что будет!
Приказано было жечь всё лишнее, обузное. А что не можно сжечь — потопить в Пруте. Шла подготовка к решительному сражению. Отдавались последние распоряжения, в том числе и завещательные: мало ли что.
Царь уединился в своей палатке. Приказал денщикам — никого к нему не допускать. Даже царицу.
Он, казалось, сделал всё, дабы вселить боевой дух и бодрость в своих соратников. Но самому было невыразимо тяжко. Всё, что он строил для сей кампании, на что рассчитывал, — рухнуло. Девяносто тысяч единоверных — сербы, валахи, черногорцы и прочие — обманули, не выступили. Кантемирово войско слабосильно; тридцать тысяч поляков, обещанных Августом, не присовокупились...
«Надо быть ко всему готову, — решил он. — И к самой крайности, отчего и Господь не спасёт».
И, взяв очиненное перо, он крупно вывел:
«Господа Сенат! Извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, но единственно токмо
Он перечёл написанное, пригорюнился, затем свернул бумагу, запечатал её своею красной печатью на шнурке и некоторое время размышлял, кого обременить столь важным и вместе с тем деликатным, а более всего конфиденциальным поручением.
Выбор пал на капитан-поручика Преображенского полка Семёна Пискорского. Ему прежде доверялись особо важные и секретные поручения, и он отличался надёжностью в сочетании с выносливостью, ловкостью и сообразительностью. Кого-то придётся дать ему в спутники, да не одного, дабы подстраховаться.
Всё вычислив, Пётр вызвал его.
— Доверяю тебе, Семён, дело важнейшее. Бумага сия есть моё завещание Сенату. Ежели турок, от чего Боже избави, возьмёт нас в полон, ты с верными гвардейцами должен от них ускользнуть и доставить её к Москве, Но ежели будет иной исход и мы выйдем отсюда в целости, то приказываю тебе её сжечь безо всякого замедления. Понял?
— Как не понять, ваше царское величество. Исполню в точности, не сумлевайтесь.
— Знаю: надёжен, испытан. А теперь ступай и схорони бумагу до времени.
Перестрелка стала утихать. Ответа от визиря по-прежнему не было.
— Что ж, господа соратники, видно, турок не идёт на замиренье, — невесело констатировал Пётр. — Оповестить всех: идём на прорыв!
Глава пятнадцатая
ЗНАМЕНИЕ ДЛЯ ЛЮДЕЙ ПРОРОКА
И сказал он: «Вы взяли себе помимо
Аллаха идолов из любви между собой в
здешней жизни; потом в день воскресения
одни из вас будут отрекаться от других,
и одни из вас проклянут других. И убежище
ваше — огонь, и нет у вас помощников!»
...Первый совет, что положили по последней мере:
Ежели неприятель не пожалеет на тех кондициях, о чём послано к везирю, довольным быть, а будет желать, чтоб мы отдались на их дискрецию и ружьё положили, то все согласно присоветовали: итти в отводе подле реку Пруту.
Подписались руками: генералы Адам Вейде, князь Репнин, Энсберх, Брюс, князь Голицын, Остен, князь Василей Долгоруков, граф Головкин, фельдмаршал Шереметев.