Жестокая любовь мажора

Демина Маша

Я стараюсь сделать это максимально тихо. Но это пиздец как сложно с этими чертовыми старыми полами и чертовым старым диваном.

Закончив, подхожу к окну и закидываю руки за голову. Нервы начинают подергивать меня за ниточки, но я ж не пацан уже. С хера ли клинить-то начинает? Курить хочется— пиздец. И это еще больше нервирует.

Я слышу тихий скрип двери и оборачиваюсь: Алиса стоит в одной гребаной сорочке и старается не смотреть на меня. Подходит к шкафу, убирает вещи, а полотенце вешает на дверцу.

Затем становится у зеркала,

распускает волосы и расчесывает. Но даже когда заканчивает, все еще на меня не смотрит. Голова ее опущена, в руках она теребит расческу, а потом, словно решившись, резко кладет ее и поворачивается.

Мое дыхание тяжелеет. Такая красивая — пиздец просто!

Я набираю в грудь воздуха и шумно выдыхаю его.

Алиса делает ровно то же самое, а потом, встряхнув головой, открывает двойные дверцы шкафа и достает оттуда одеяло, подушки и постельное белье.

Кладет все это на диван, и я остро чувствую себя идиотом, потому что не догадался помочь. Но Алиса не придает этому значения, полностью сосредоточившись на смене белья. В нос бьет запах чистоты и свежести.

Закончив, она сбрасывает тапочки и забирается на диван. Садится, подтягивая колени к груди, и бросает на меня взгляд, полный паники. Я продолжаю стоять столбом, не сразу соображая, что теперь моя очередь действовать.

Прочистив горло, я делаю шаг, снимаю джинсовые шорты, футболку и носки, вешаю все на стул, незаметно поправляю пробуждающийся стояк и, повернувшись к Алисе, окидываю взглядом до смешного маленький диван. Это будет ад, если она не разрешит мне распускать руки.

— Кажется… тесновато для двоих, — сдавленно усмехаюсь, почесывая затылок.

Алиса взволнованно кусает губы, не отводя от меня взгляда, пока я ложусь рядом. Диван под моим весом противно скрипит, и я морщусь.

Тяжело сглотнув, закидываю руки за голову и поворачиваюсь к Алисе, которая все еще сидит, прижав колени к груди.

Возможно, она прямо сейчас жалеет, что предложила мне остаться. Черт его знает. Но в ее глазах столько паники, что я боюсь сделать лишнее движение, чтобы все не похерить.

Мы смотрим друг на друга безмолвными горящими глазами. Белые ночи за окном позволяют мне любоваться девушкой, которая сейчас напоминает застывшую лань перед чем-то опасным. Черт возьми. Я могу свободно пялиться на нее, разглядывая каждую черточку, округлость или изгиб. Сорочка недостаточно прикрывает тело, а эти маленькие соски, натягивающие шелковую ткань, блядь… они созданы, чтобы мучить.

Алиса тоже начинает изучать меня взглядом: блуждает по груди, задерживаясь на выступающих мышцах, которые за два года, безусловно, стали мощнее. Скользит по торсу и едва заметной дорожке волос, которая ведет ее ниже. Туда, где мой стояк натягивает ткань боксеров, как чертов парус. И тут Алиса вздрагивает и отводит взгляд, но от меня не ускользают ее порозовевшие щечки и участившееся дыхание.

Изящные пальцы комкают подол сорочки, будто она нарочно дразнит меня, ведь при этом оголяется большая часть бедра.

Твою

мать. Ведьма, знала бы ты, что со мной делаешь.

Желание нагревает кровь в венах до такой степени, что я больше не могу лежать и просто смотреть. Протягиваю руку и касаюсь тонкой шеи, веду пальцами по подрагивающему горлу. Поднимаюсь выше. Обхватываю ладонью ее лицо, и она откликается на это прикосновение, позволяя себе немного расслабиться.

— Иди сюда, — шепчу я хрипло и помогаю ей тихонько устроиться на моем плече.

Алиса какое-то время лежит неподвижно, словно прислушиваясь к нашему дыханию, а потом ее пальцы невесомо касаются моей груди. Они немного подрагивают, двигаются несмело, пока не находят первую неровность, скрытую татуировкой.

Я прикрываю глаза и проглатываю стон.

Никто, кроме нее, не трогал мои шрамы с такой нежностью. Наверное, поэтому только ей я и позволял их тревожить. Алиса находит еще один рубец. Легко обводит его грубый контур, будто это что-то прекрасное. Она прямо сейчас, кажется, пробирается мне под кожу и по уже протоптанной дорожке движется к моему сердцу. Я делаю глубокий вдох и прижимаюсь губами к ее макушке, с трудом сглатываю, чтобы прохрипеть:

— Они скучали по твоим прикосновениям.

Алиса замирает, а затем осторожно приподнимает голову.

Наши лица оказываются в миллиметре друг от друга.

Я обхватываю ее затылок, немного сжимая и отводя чуть назад. Алиса успевает сделать прерывистый вздох, а когда мой рот захватывает ее губы, он превращается в тихий стон. И этот звук — чистый мед.

Алиса обнимает мое лицо ладонями, подстраиваясь под мой медленный чувственный темп, пока я, блядь, наслаждаюсь этим поцелуем. Моей Ведьмой и ее отзывчивостью, которая затуманивает разум и пробуждает голод. Этот гребаный голод так долго сводил меня с ума, что сейчас, понимая, что она никуда не уйдет, я готов растопить своим жаром целую Антарктиду.

Это чертовски опасное чувство может спалить нас вместе с континентом, но уже слишком поздно, чтобы об этом думать.

Наши языки сталкиваются, и мы одновременно стонем. Алиса уже на мне, мои руки скользят по ее спине, талии и, когда ладони опускаются еще ниже, прижимаю ее тело крепче к моему, рыча оттого, что ноющий член трется о киску, прикрытую одними чертовыми трусиками.

Мы снова оба стонем друг другу рот в рот, и я практически теряю гребаный контроль над собой.

Глава 35

Я вынужден оторваться от ее губ, потому что… потому что это невыносимо.

Мне нужно больше ее. Во всех смыслах. Меня разрывает изнутри от какой-то чертовой ломки. А я не уверен, что она готова встретиться с моей потребностью прямо сейчас.

— Алиса… — голос такой хриплый, что причиняет мне боль. — Я не смогу так долго продержаться.

Она облизывает губы и прижимается к моему лбу своим, обжигая частыми вздохами.

— Я делаю что-то не так?