Жестокая любовь мажора
Шрифт:
— Блядь.
— Лядь! — радостно повторяет мелкий, и я с ужасом смотрю на него.
Твою мать.
— Что ты сказал?
— Лядь! — хохочет Кир, высовывая язык. — Лядь-лядь-лядь!
Это действительно блядь. Алиса меня придушит.
Мелкий вновь открывает рот, но я прикладываю палец к его губам и строго произношу:
— Это плохое слово, Кирилл. Очень-очень плохое. Нельзя его говорить. Если твоя мама его услышит, достанется нам обоим.
Достанется только мне, но, я надеюсь, он поймет мое предупреждение
— Ах ты маленький… жучок, — выдыхаю я, отдернув руку, и этим снова веселю сына. Что ж. Однозначно лучше, чем слезы.
Лучи солнца падают в окно, напоминая о времени, и я усаживаю мелкого на диван.
— Посиди, чувачок, пару минут, — удерживая поднятые ладони, будто сдаюсь, я медленно отступаю, а Кирилл внимательно следит за мной. Отлично. Я снимаю со стула свои вещи, натягиваю футболку, запрыгиваю в шорты и надеваю носки.
Из коридора доносится шарканье тапок и старческий кашель. Затем слышу голоса и в одном из них узнаю бабин Люсин.
В голову приходит гениальная идея и, взяв сына на руки, я засовываю ноги в кроссы и выхожу в коридор, замечая в самом конце нашу бабулю. Мелкий что-то лепечет, вроде «ись-ись», но я не обращаю внимания и следую за ней на кухню.
— Доброе утро, — выдаю свое присутствие, вынуждая старушку подпрыгнуть от испуга.
— Тьфу ты! — Она медленно оборачивается. — Ты чаво подкрадываешься?
— Простите, не хотел вас пугать.
Баба Люся отмахивается, а потом улыбается, увидев Кирилла.
— А кто это у нас тут проснулся?
— Баба! — радостно лепечет он и тут же тянется к ней, но я не думаю, что это отличная идея.
— Да, твоя баба, я твоя баба, — она берет его ручки и целует пальчики. — Ты мой сладенький.
— Он проснулся и почему-то плачет, — я чешу затылок, а баба Люся бросает на меня взгляд, будто я какая-то бестолочь.
— Посади его в стульчик. Ребенок проснулся и хочет кушать, понятно же.
Я делаю, как она сказала, но что-то идет не так: я вдруг чувствую, как тепло проникает через футболку и расползается по животу… И только тогда понимаю, что… блядь. Меня описал маленький жук.
Подцепив двумя пальцами футболку, оттягиваю мокрую ткань.
В памяти всплывает его недавнее «ись-ись» и обретает смысл в моей голове. Жаль, что поздно.
Меня отвлекает хриплый смех бабы Люси.
— Ну поздравляю с боевым крещением, папаша.
Я качаю головой и сам усмехаюсь над собой. Вот спасибо тебе, сынок. Бодришь лучше любого кофе.
Прочистив горло, обращаюсь к старушке:
— Вы приглядите за ним, пока Алиса спит? Мне ехать нужно.
— Ну куда ж я денусь. Да, мой сладкий? — последнее — это, конечно же, не мне.
Потрепав сына по макушке светлых курчавых волос, прощаюсь с бабой Люсей и ухожу, на ходу стаскивая с себя футболку и сухим краем вытирая живот.
Сбросив на пороге кроссовки, заглядываю в комнату к Алисе.
Прижимаюсь губами к обнаженному плечу, осторожно убираю пальцами волосы с ее безмятежно лица и залипаю взглядом на розовых припухших губах и темных густых ресницах. Ангел, не иначе. Улыбаюсь и целую еще раз ее угловатое плечо.
— Алис, — шепчу. — Красивая моя. — Еще раз целую, и Алиса немного шевелится. — Я поехал, Кирилл у бабы Люси, — тихо произношу, чтобы сильно не разбудить.
Алиса сонно угукает и, повернувшись, обхватывает подушку, но при этом простынь сползает с ее бедер и, твою мать… мой взгляд цепляется за ее милую попку. Я прикрываю глаза и бьюсь лбом о ее плечо.
— Ты искушаешь меня, детка. Но я должен идти, — оставляю еще один поцелуй на нежной светлой коже и сцепляю зубы от желания. Уходить совершенно не хочется. Хочется сбросить с себя одежду, сгрести свою Ведьму в охапку и утонуть в ней. Жаль, что у меня нет возможности плюнуть на все и остаться. — Я позвоню, — бормочу чуть слышно, вдыхаю запах ее мягкой кожи и заставляю себя подняться на ноги.
Схватив с пола обоссанную футболку, выхожу из спальни как можно тише. Немного несправедливое утро. Но я успокаиваю себя мыслью, что это утро не последнее… у нас.
Глава 39
Меня будит какой-то грохот.
Я открываю глаза и часто моргаю, прислушиваясь к голосам из коридора. Потом слышу визг дрели и вспоминаю, что сегодня должен прийти слесарь, чтобы починить входную дверь.
Вздыхаю и переворачиваюсь на спину, но тут же морщусь от боли. Она, кажется, повсюду. И внутри, в каждой мышце, и на коже. И то, что я спала на полу, тут совершенно ни при чем. Потому что…
Я прикрываю веки и под ними вспыхивают яркие кадры: как Илай сверху придавливает меня своим телом, как каждая татуированная мышца напрягается, когда он входит в меня, как его губы оставляют на моем теле метки, кричащие: «Моя!», как я двигаюсь на нем сверху, а он наблюдает за мной, как я скольжу от головки его члена до основания и задерживаюсь там…
В животе будто что-то шевелится, жар разливается ниже, и я накрываю трепещущее место ладонью, прикусывая уголок рта, чтобы сдержать глупую улыбку.
Но она мгновенно исчезает, когда, повернув голову и протянув руку, я не нахожу рядом с собой Илая — только лишь одеяло, холодное и совершенно пустое. И вместо приятных воспоминаний, теперь на грудь давит беспокойство. Тяжелое и пульсирующее.
Что если он получил свое — и на этом все? Почему он не разбудил меня? Илай ушел под утро или дождался, когда я засну?
Я судорожно сглатываю, ощущая себя, распростертую на полу в скомканных простынях, неуместно и нелепо. Воздух, попадающий в легкие, сковывает внутренности.