Жестокеры
Шрифт:
А мы помчались за город – к тем самым полям, на которые любовались из моего окна. Мы неслись вдоль этого бескрайнего, волнующегося желтого моря пшеницы, среди которого то тут, то там мелькали красные точки маков и синие звездочки васильков. Пьянящий ветер дул нам в лицо. Дим управлял «байком» по-взрослому, уверенно, но мальчишеский азарт от быстрой езды захлестывал его. Придя в особо сильный восторг и раж, не в силах сдержать себя, он заорал во все горло:
– Свобода! Мы свободны, слышишь!
– Даааааааааа!
Я сидела сзади, обхватив
Дома меня ждал непростой разговор с матерью. Оказалось, ей донесли, что ее дочь уехала на мотоцикле с незнакомым красавчиком, который «намного старше ее».
– Неправда. Ему столько же лет, сколько и мне.
– Да при чем здесь возраст? Я тебе разве про это? Сядь!
Мать не могла взять в толк, как это девушка может разъезжать на мотоцикле.
– Не нравится мне все это, слышишь? Это опасно и неприлично. Я тебе не разрешаю.
– Но мы же в шлемах!
– Дело не в шлемах!… Не надо тебе с ним встречаться.
Когда на следующий день я рассказала обо всем Диму, он с присущей ему горячей решимостью тут же ответил:
– Хочешь, прям сейчас переедешь жить ко мне? Я увезу тебя к нам. Моя мама не против наших отношений.
Я вспыхнула.
– Ты что! Говоришь так, как будто мы взрослые…
– А мы и есть взрослые.
Дим нажал на педаль газа, и «байк» резко сорвался с места. Мы неслись по дороге вдоль леса. Там, чуть подальше, на небольшом пригорке стояла старая заброшенная часовня. Мы в прошлый раз проезжали мимо нее. Сегодня ее белые стены светились на солнце так, что часовню было видно еще издалека. Дим свернул на обочину и остановил «байк». Какое-то время мы сидели и молчали. Под своей ладонью я чувствовала сильные удары его неспокойного сердца. Дим повернул голову и сказал:
– Давай поженимся в этой старой церкви на горе. Я узнавал: в ней до сих пор проводят службы.
Я рассмеялась и потрепала его за чуб.
– Глупый! Нам всего четырнадцать.
Опять он думает, что все так просто! Что пожениться не сложнее, чем организовать рок-группу. Я прижалась щекой к его плечу, почувствовав прикосновение и запах его кожаной байкерской куртки. Как же я его люблю. Невозможно!
– Нам нужно обвенчаться, – упрямо повторил Дим. – Так будет правильно.
– Зачем? – я крепче обняла его и прижалась к нему всем телом. – Мы итак принадлежим друг другу. И всегда будем принадлежать – без всех этих глупых церемоний.
***
– Выгляни в окно!
Дим примчался ко мне в то утро какой-то дико радостный, с озорной хулиганской улыбкой. Я только проснулась, еще не до конца раскрыла глаза.
– Зачем?
– Ну выгляни в окно!
Он настойчиво тянул меня туда. Я подошла к окошку: и что же такого интересного я там могла увидеть?
– Видишь?
Я улыбнулась и покачала головой: на асфальтовой дороже, которая тянулась вдоль дома, белой краской огромными
– Ты псих. Ты знаешь об этом?
Мой псих ничего не ответил. Он крепко обнял меня, развернул к себе и своими зелеными глазами захватил в плен мои глаза.
– И зачем ты это сделал? Скажи мне.
Я подумала о том, что теперь эту надпись будет видеть весь дом. Дим продолжал смотреть мне в глаза. Я улыбнулась. Он любил меня так, как любит дерзкий и нежный мальчишка. Ну что еще он мог выкинуть?
Все лето мы провели вместе. Дим приезжал утром, когда мать уже уходила на работу, и уезжал перед ее возвращением. Теперь, когда у него появился «байк», он больше не зависел от расписания автобусов. Это было счастливое и беззаботное время. Мы объедались викторией, которую собирали за городом, на плодово-ягодной станции. А сколько порций обжигающе-ледяного мороженого мы съели за это лето! Со скольких одуванчиков, смеясь, сдули друг другу в лицо невесомый воздушный пух! Мы разъезжали на «байке» по всему городу и по загородным трассам, валялись в траве, мечтательно глядя на проплывающие над нами облака. И, конечно, почти всегда с нами была его гитара.
– Дим, а сыграй мне ту песню, «мою»…
Я часто просила его об этом. Дим послушно начинал перебирать пальцами струны.
Еще мы облюбовали одну из скамеек в аллее педагогического колледжа. Нам нравилось сидеть там и слушать музыку. Один наушник в ухе Дима, второй – в моем. А наши головы соприкасаются. Как и наши мысли. Мы слушали все подряд: и наши любимые старые рОковые песни, и современные непритязательные песенки, так популярные в те годы – про девушку и студента или про то, что нас никто не догонит.
В августе мать с неспокойным сердцем оставила меня дома одну и на неделю уехала погостить к своей троюродной сестре. Напоследок, у порога, она посмотрела на меня каким-то странным предостерегающим взглядом.
Дим несколько раз оставался у меня ночевать. По ночам мы стояли на балконе, устремив пытливые мечтательные взоры в звездное небо. Помимо любви к мотоциклам и старому доброму року, моя юношеская любовь грезила о космосе – за что он и получил от меня кличку «космонавтыш». У нас было много таких забавных ласковых прозвищ. Дим часто рассказывал мне о далеких звездах, о планетах, о летящих во тьме астероидах.
– А Венера – самая прекрасная планета – на деле представляет собой раскаленную неприветливую пустошь: температура там 470 градусов и идет металлический дождь. Или из серной кислоты, я точно не помню. А вообще, там жарко так, что свинец может расплавиться! Представляешь! А какие там адские ветра… И углекислый газ в атмосфере. Это просто царство кошмаров! Самая жуткая поверхность во всей Солнечной системе!
– Ты что, Дим! – я вспомнила, что когда-то учила в школе на уроках истории античности. – Венера – это же планета любви! Нет! Быть не может. Ты что-то перепутал, космонавтыш.