Жестокие наследники

Вильденштейн Оливия

— Римо, подожди!

Как бы сильно я ни хотела, чтобы звуковой сигнал прекратился, я чувствовала, что нам нужно ещё немного всё обдумать. Я села и, хотя это было отвратительно, провела рукой по начинке в поисках подсказки.

По неверрианской традиции в годовщину Калиго Диаса каждой семье, живущей на земле, дарили Калиго Кроста — пирог, испечённый на королевских кухнях. Внутри каждого пирога был самородок из чистого золота. Все они различались по размеру. Для некоторых семей самородок мог

бы продержать их на плаву целое десятилетие; для других это позволило бы им месяц жить как дворянам. Именно Иба основал эту традицию, вдохновившись блюдом Galette des Rois², которое он попробовал во Франции во время одного из своих земных путешествий с Нимой. Вместе они придумали этот неотразимый подарок, небольшой знак признательности своим менее удачливым подопечным.

Однажды я слышала, как Грегор жаловался, что мои родители опустошали королевскую казну быстрее, чем Лайнус менял женщин. Я сморщила нос от такого сравнения, но Иба улыбнулся. По какой-то причине моему отцу нравилось провоцировать вариффа.

— Что ты делаешь? — спросил Римо, возвращая меня в гостиницу с её пронзительной коробкой.

— Ищу самородок.

— Не хочу лопать твой маленький пузырь, принсиса, но я не думаю, что мы сможем купить себе выход отсюда.

Я никак не отреагировала на его насмешку. Просто распределила начинку по столу, проводя пальцами по липким фруктам и хрустящей корочке.

— Я надеюсь, что на самородке выгравирован номер.

Если там вообще был самородок.

Моё сердце учащенно забилось, когда мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Я сжала кусочек между большим и указательным пальцами только для того, чтобы обнаружить, что это осколок персиковой косточки.

— И что? Что-нибудь? — спросил он.

Моё зрение затуманилось, а затем слеза скатилась с моей щеки и шлепнулась в пустую кастрюлю. Я стёрла своё разочарование костяшками пальцев.

Римо, должно быть, пришёл к выводу, что моя охота была безрезультатной.

Ирония от того, что охота с фруктовой начинкой, оказалась бесплодной, заставила меня фыркнуть от смеха. О, небеса, гибель моего разума настигла меня. Я провела рукой по волосам, намазывая их кусочками пирога. «Пофиг. Они просто волшебным образом перестанут существовать», — подумала я с очередным мрачным смешком.

Я смеялась ещё минуту, а потом перестала. Просто остановилась. Потому что это было отнюдь не смешно.

В этом не было ничего смешного.

Мои волосы пахли чёртовыми зачарованными персиками.

Мой локоть чувствовал себя так, словно его выдернули из сустава.

Моё лицо было испещрено жгучими порезами.

Мои барабанные перепонки были измучены звуковым сигналом.

Не говоря уже о том, что если мы не вычислим правильный четырёхзначный код, то останемся запертыми в этой огромной жестяной коробке, утопая в тёплом пироге.

Римо наблюдал за мной так, словно я была одним из тех новых образцов животных,

выведенных зоологами-людьми: единорогом или помпомом. Вероятно, скорее помпомом, чем единорогом — рогатые лошади заставляли людей ахать и ворковать, в то время как пухлые голубые обезьянки заставляли людей хихикать и показывать пальцем.

— Почему ты здесь? — прошептала я пирогу. — Почему? Почему? Почему?

Здорово. Теперь я разговаривала с неодушевленными предметами. Погодите. Были ли предметы, которые могли материализоваться и дематериализоваться, неодушевленными?

Я мрачно осознала, что, в конце концов, неодушевлённый или нет, я всё равно болтала с пирогом.

— Ты спрашиваешь меня? — голос Римо отвлёк моё внимание от испорченной выпечки.

— Нет.

Он приподнял темную бровь, всё ещё сжимая фотографию в рамке.

— Ты думаешь, пирог как-то связан с этим?

— А ты нет? Я к тому что, если бы он был просто для того, чтобы напугать нас, почему бы не сделать так, чтобы появились другие вещи? Почему персиковый пирог?

Точно так же, как это происходило слишком много раз до этого, пролитое содержимое испарилось и восстановилось.

Пирог. Пирог. Пирог. Пирог. Пирог. Пирог.

Это слово пронзительно прозвучало в такт с трескучим сигналом тревоги.

Я встала так быстро, что мой стул заскользил и опрокинулся.

— Пи! Римо, это Пи!

— Мы установили, что это пирог. Мы даже установили, что он волшебный и содержит персики.

Я закатила глаза.

— Нет. Я имею в виду, что это число Пи.

— Как в 3.14? Это всего лишь три цифры.

Моё удивление тем, что он знал основное число, когда в наши дни все во всём полагались на технологии, улеглось из-за его незнания того, что число пи было бесконечным.

— На самом деле это 3.14159…

Когда его глаза стали такими же большими, как пироги Грегора с паранормальными явлениями, мой голос сорвался. Произнесение последующих цифр не имело никакой цели, кроме демонстрации моей любви к математике, что Римо, вероятно, расценил бы как хвастовство, поскольку он был обо мне самого худшего мнения.

— Итак, ты хочешь попробовать 3-1-4-1? — сказал он между двумя гудками.

Я сглотнула, внезапно почувствовав неуверенность. Что, если всплывающее тесто не имело никакого отношения к коробке с сигнализацией?

— Я не знаю. Я больше ничего не знаю.

Я снова провела руками по волосам. Мои локоны, хотя и были всё ещё немного влажными, были без остатков пирога. И мои пальцы тоже.

— Я думаю, это умно, — он положил фотографию в рамке на соседний столик. — Я думаю, мы должны попробовать это.

Я уставилась на Римо, разинув рот. Он подумал, что что-то из того, что я сказала, было умным? Ничего себе.

— Что?

Прежде чем он успел понять, насколько сильно на меня подействовал его комплимент, я выпалила: