Жестокие слова
Шрифт:
Бовуар уставился на книгу. Он понятия не имел, о чем говорит Лакост.
— Это была моя любимая книга в детстве. Паучок Шарлотта? — с вопросительной интонацией произнесла Лакост. — Поросенок Уилбур?
— Если их не подорвали, то я эту книгу не читал.
— Кто оставляет в уборной первое издание с авторским автографом?
— А кто там оставляет деньги?
Бовуар вдруг испытал непреодолимое желание сходить в туалет.
— Salut, patron, — помахал из гостиной Габри. Он складывал маленькие
— Мы так считаем.
Гамаш подошел ближе и стал наблюдать, как Габри складывает маленькие свитера.
— Это для Розы. Мы собираем их у всех, чтобы подарить Рут. Великовато не будет? — Он поднял мальчиковую курточку. — Это от Оливье. Он говорит, что сам ее сшил, но я не верю, хотя у него и золотые руки.
Гамаш проигнорировал эти слова.
— Великовато будет. К тому же курточка мужская. Для Розы-то, а? — сказал он.
— Верно, — согласился Габри, откладывая курточку в стопку отвергнутых подношений. — Впрочем, через несколько лет она, возможно, будет впору Рут.
— Неужели никто раньше не говорил про эту хижину? Хотя бы старая миссис Хадли?
Габри отрицательно покачал головой, продолжая разбирать одежду.
— Никто. — Вдруг он замер, положив руки на колени. — Непонятно, как он выживал. Неужели он пешком ходил до Кауансвилла или до Сен-Реми, чтобы купить себе еду?
«Вот еще один вопрос, на который у нас нет ответа», — подумал Гамаш, поднимаясь по лестнице. Он принял душ, побрился, позвонил жене. Опускалась темнота; из леса донесся вой мотора. Это возвращался мотовездеход. В деревню из хижины.
В общей комнате гостиницы вместо Габри появился кто-то другой. В удобном кресле у огня сидел Винсент Жильбер.
— Я заглянул в бистро, но там люди не давали мне покоя. И вот я зашел сюда, чтобы не давать покоя вам. Я пытался уйти с миром, чтобы не путаться под ногами у сына. Забавно, что воскресение из мертвых перестало быть популярным, в отличие от прежних дней.
— А вы ожидали, что он обрадуется?
— Представьте, ожидал. Насколько все же удивительна наша способность к самообману.
Гамаш посмотрел на него с насмешкой.
— Ну хорошо, моя способность к самообману, — поправился Жильбер.
Он оценивающе посмотрел на Гамаша. Высокий, атлетически сложенный. Фунтов десять лишних, а может и больше. Если не будет следить за собой, располнеет. Умрет от инфаркта.
Он представил себе, как Гамаш вдруг хватается за сердце, глаза его расширяются, потом веки смежаются от боли. Он опирается рукой о стену, хватает ртом воздух. А доктор Винсент Жильбер, знаменитый врач, сидит сложа руки и ничего не делает — смотрит, как глава отдела по расследованию убийств сползает на пол. Ему было приятно думать, что он обладает властью над людьми, что в его руках жизнь и смерть.
Гамаш посмотрел на этого несгибаемого человека. Перед ним было лицо, на которое он смотрел, которое изучал, — лицо с обложки замечательной
Но Гамаш читал эту книгу, он знал, что скрывается за этим лицом.
— Вы здесь остаетесь? — Они запретили Жильберу выезжать за пределы округа, а гостиница Габри была тут единственной.
— Нет. Я первый клиент в гостинице и спа-салоне Марка. Впрочем, не думаю, что мне понадобятся медицинские услуги. — Он соизволил улыбнуться. Как и у большинства непреклонных людей, выражение его лица менялось, когда он улыбался.
Гамаш не смог скрыть удивления.
— Я знаю, — согласился Жильбер. — Вообще-то, остаться меня пригласила Доминик, хотя она и высказала предположение, что, возможно, я захочу быть…
— Рассудительным?
— Незаметным. Поэтому я пришел сюда.
Гамаш сел в кресло:
— Почему вы приехали к сыну именно теперь?
Все обратили внимание, что Жильбер и труп появились практически одновременно. И опять перед мысленным взглядом Гамаша предстала хижина с ее двумя удобными креслами у камина. Может быть, два этих пожилых человека сидели в тех креслах воскресными вечерами? Говорили, спорили? Бранились, дрались?
Винсент Жильбер посмотрел на свои руки. Руки хирурга. Руки, которые держали сердца. Латали их. Снова заставляли биться. Возвращали к жизни. Эти руки теперь дрожали, тряслись. Он почувствовал боль в груди.
Неужели у него инфаркт?
Он поднял взгляд и увидел, что этот крупный, уверенный в себе человек смотрит на него. И он подумал, что если у него случится инфаркт, то этот человек, вероятно, поможет ему.
Как рассказать о его жизни в Лапорте среди мужчин и женщин, страдающих синдромом Дауна? Поначалу он думал, что его работа состоит в том, чтобы следить за их физическим состоянием.
Помогать другим.
Гуру говорил ему, что именно это он и должен делать. Он долгие годы провел в обители в Индии, и наконец гуру заметил его присутствие. Он прожил там почти десять лет в обмен всего на два слова.
«Помогай другим».
И он делал это. Он вернулся в Квебек и присоединился к брату Альберу в Лапорте. Чтобы помогать другим. Ему никогда, ни разу не приходило в голову, что и они могут помогать ему. В конце концов, как эти ущербные люди могут чем-то помочь великому целителю и философу?
Прошли годы, и вот как-то раз он проснулся в своем коттедже в Лапорте и почувствовал: что-то изменилось. Он спустился на завтрак и понял, что знает их всех по именам. И все говорили с ним. Или улыбались. Или подходили к нему и показывали то, что нашли. Улитку, палочку, травинку.
Ничего необычного. И в то же время весь мир изменился, пока он спал. В постель он лег помощником другим людям, а проснулся исцеленным сам.
Тем вечером в тени клена он начал писать «Бытие».
— Я приглядывал за Марком. Наблюдал за его успехами в Монреале. То, что они продали собственность там и купили дом здесь, я воспринял как знак.