Жестокии развод
Шрифт:
– Конечно, не против, это даже хорошо. Ты должен объясниться по поводу вчерашнего, дорогой. Где ты был? Что ты пил? И какого черта ты это пил!
Придаю голосу деланную строгость, хмурю брови, как приличный родитель. Это адекватная реакция на выходку своего ребенка – я знаю; но она сейчас особенно сложно дается.
Артур пару секунд молчит. Мне кажется, он совсем не этого ожидал, но еще через мгновение я почти вижу улыбку в уголках его губ. Он благодарен за то, что я не стала акцентировать внимание на том, что он остался, будто такой расклад событий для меня стал совершенной неожиданностью.
– Да, я поступил глупо, – говорит он тихо, – И неприемлемо. Такого больше не будет, прости меня.
Мне достаточно.
Я слегка киваю, а потом тянусь к тостам с авокадо. Изо всех сил стараюсь не заплакать…
За этим коротким «прости меня» стоит гораздо большее, и это чувствуется в каждом звуке и каждом мгновении, которое окутывает нас с ног до головы. Он извиняется не за то, что было вчера, а за все, что случилось задолго «до», и я прощаю. Мать всегда простит своего ребенка – я знаю, но когда она чувствует, как сильно ее ребенка подкашивает и волнует что-то? Ей ничего больше и не нужно слышать. Прощение приходит само по себе, оно искрится под сердце и распространяется по всему телу вместе с кровью.
Мне достаточно. Я не хочу, чтобы он стоял передо мной на коленях, мне не нужны его объяснения. Они лежат между его слов огромным пластом, который находит отклик в моей душе, а главное – я ничего себе не придумала. Артур опускает глаза и будто бы сжимается. Он напряжен. Ему больно. Чего еще мне от него ждать и требовать? Никто себя не накажет сильнее, чем сам человек, а мой сын себя наказывает. Это я тоже чувствую, и это мне уже не нравится…
Дальше завтрак проходит в тишине, а потом в ней же утопает поездка до школы. Я пыталась предложить Артуру не ходить сегодня, но он отказался наотрез. Думаю, ему нужно дать еще немного времени, чтобы все в голове разложить.
Останавливаемся на парковке. Уже по привычке я желаю удачного дня Олегу и Артему, а потом смотрю на Артура. Он молча сидит на пассажирском сидении и ковыряет свои пальцы.
– Я… – начинаю тихо, потом вдруг забываю все слова.
Что я? Не знаю…
– Вы идите, – помогает он мне, – Я вас догоню.
Не задавая лишних вопросов, мальчики вылезают с заднего сидения, но прежде касаются меня. Совсем легко, за плечи, а это такая поддержка сразу – вы бы знали…
Салон снова погружается в тишину. Я медленно провожу ладонями по рулю, как будто бы хочу себя успокоить или найти точку опоры, чтобы начать это разговор.
Судя по всему, он все-таки состоится сейчас. Что скажет мне сын? Боюсь даже прогнозировать. Может быть, совсем и не готова это услышать. Допускаю, что возможно, я согласилась бы сидеть вот так в тишине до скончания своих дней, лишь бы не слышать, что он, вполне вероятно, все-таки решил порвать со мной отношения.
А что?
Такое тоже может быть. Вчера сорвался, но возможности и деньги ему дороже. На трезвую голову.
Черт…
Скажи что-нибудь…
– Я хотел сбежать сегодня утром, – будто слышит мои мольбы и шепчет Артур, я поворачиваю на него голову.
Не
– Да. Я догадалась.
– Как? – он поднимает на меня глаза, а у меня душа сразу же смягчается…
Улыбаюсь. Так хочется снова дотронуться до его лица, почувствовать тепло его тела.
Я скучаю по тебе, сынок. Я так по тебе скучаю…
– Ты мой сын, – шепчу в ответ, – Я тебя знаю.
– Ты не злишься.
Это не вопрос, но он не понимает. Недоумение проносится по его лицу, а меня оно только сильнее улыбает.
– Ты мой сын, Артур, – повторяю уже уверенней, а потом набираюсь смелости и касаюсь его ладони, – Я не могу на тебя злиться.
Артур отшатывается. Но руки наши не размыкает…
– А ты должна!
– Артур…
– Нет, я серьезно. Ты должна на меня злиться, потому что я поступил, как…
– Артур, успокойся. Сейчас это уже неважно. Ты же здесь, ты рядом и…
– Ты не понимаешь…
Мягко забрав свою руку, Артур закрывается. Он жмурится, отводит лицо в сторону: дистанцируется. Одни словом – он дистанцируется…
Не понимаю…
– Артур…
– Я все знал, мам, – тихо шепчет сын, не поднимая на меня глаз.
Душу сводит от судороги.
Разломанный вздох.
Еще один.
И он наконец-то смотрит мне в глаза, обретя какую-то больную решимость.
– Я все знал. С самого начала. Видел их в машине вместе. Я хотел тебе рассказать, но не знал, как это сделать, а потом…отец пришел и подсел на уши, что…ну, так бывает. Люди перестают любить друг друга и любят уже других людей…а я…я знал, что это неправильно, но это было просто. Больше не было необходимости подбирать слова и говорить их тебе. Так я ничего не должен был говорить! Так я снял с себя ответственность…
Вот оно что…
Как только Артур произносит то, что его так волновало, частички пазла окончательно встают на свои места. Он винил себя за то, что не рассказал…боже! В этот момент я чувствую прилив дичайшей ярости, которую подпитывает ненависть в моей душе. Клянусь, ее раньше совсем не было. Может быть, лишь на мгновение.
Я ненавижу своего бывшего мужа.
Ненавижу! И не потому, что после столько лет он поступил со мной вот так. Честно, не поэтому. Наверно, в какой-то степени я даже могла бы согласиться: это жизнь, так бывает. Ты влюбился. Окей. Но впутывать в это все моих детей?! Как ты только посмел! Ублюдок…
Артур снова вздыхает и хмурится.
– Мне она не нравится на самом деле. Я соврал. Это тоже было как будто бы проще…врать и злиться. Я обвинял тебя во всем, что произошло, но это лишь прикрытие, мам. Я не злился и не винил тебя на самом деле, но так было проще…чтобы не сталкиваться со всем, что я сделал. Мне было стыдно и…
– Артур, пожалуйста, замолчи.
В салоне опять грозится повиснуть разрушающая тишина. Сын напрягается. Думаю, сейчас он готов встретить любые последствия своих поступков, которые я только сочту нужным на него обрушить, и это легко прочитать по вмиг напрягающемуся телу и потупленному взгляду. Он ждет. Что я прогоню? Не захочу больше слушать? Видеть? Абсурд…