Жезл маршала. Василевский

Золототрубов Александр Михайлович

Генералу Покровскому было о чём подумать. План разгрома кёнигсбергской группировки врага состоял в том, чтобы мощными ударами с севера и с юга по сходящимся направлениям рассечь силы гарнизона и штурмом овладеть городом. А чтобы сковать силы земландской группировки врага из района Кёнигсберга, Василевский предлагал вспомогательный удар в западном направлении, в сторону Пиллау (Балтийска). Покровский нашёл «наброски плана цельными, полностью отвечающими создавшейся на фронте ситуации».

«Сразу видно, что тут прошлась рука знающего и весьма опытного военачальника, —

подумал Покровский о Василевском. — Вот что значит работа в Генштабе!»

Вернулся маршал Василевский.

— Ну, что скажешь, Александр Петрович? — Он сел рядом на стул. — Есть что-нибудь стоящее в моих намётках?

Покровский понял, что командующий не претендует на главенство в разработке плана операции и, глядя на него, не без укоризны заметил:

— Бичевать себя, Александр Михайлович, ни к чему. «Наброски», как вы изволили выразиться, сама суть плана, его ядро. Так что теперь работа у нас пойдёт по мелочам, что также немаловажный фактор.

— Тогда приглашай сюда генерала Макарова — и будем трудиться! — весело произнёс Александр Михайлович. — Для этого у нас есть два дня, а послезавтра, шестнадцатого марта, я должен доложить Верховному наши соображения по обстановке в Восточной Пруссии и штурму города Кёнигсберга.

— Я полагаю, что мы за день управимся, — улыбнулся Покровский. — У меня появилась такая мысль, Александр Михайлович. Нам известно, что Кёнигсберг немцы сильно укрепили, они создали три оборонительные линии, а точнее, позиции, здесь есть не только долговременные сооружения, но и противотанковые препятствия, доты, дзот. Я бы сказал, что весь город враг одел в бетон и броню. Тут главное — работа нашей артиллерии, а коли так, то следовало бы нам иметь для штурма не менее пяти-шести тысяч орудий, и половину из них — тяжёлых.

— Вот-вот, об этом и я подумал, — сказал Василевский.

— Перед началом операции, — продолжал Покровский, — надо бы провести авиационное и артиллерийское наступления, чтобы если не совсем, то хотя бы на пятьдесят процентов разрушить важные сооружения Кёнигсбергского укрепрайона.

— Предварительная обработка вражеских позиций артиллерией и авиацией — дело первостепенной важности, и я полностью разделяю ваши соображения, Александр Петрович. Точно так же мы делали перед началом Курской битвы...

Двое суток пролетели как два часа, и хотя Василевский, казалось, выжал из себя всё, что мог выжать, он не чувствовал усталости, было лишь огромное удовлетворение.

— Что нам ответит Ставка — вот что меня сейчас волнует, — признался он. — А вдруг Верховный забракует наш план, что тогда будем делать?

— Новый план разработаем! — улыбнулся Покровский.

— Я вижу, ты, Александр Петрович, эти планы печёшь как пирожки! Да?

Теперь уже захохотал член военного совета генерал Макаров.

— У него, товарищ командующий, на все случаи боевых действий есть соответствующие заготовки!

Подготовка к штурму Кёнигсберга велась одновременно с ликвидацией хейльсбергской группировки противника, и руководили подготовкой

войск командование и штаб земландской группы войск во главе с её командующим генералом армии Баграмяном. Александр Михайлович, естественно, обговорил с ним все позиции своего плана. И ещё одно новшество решил использовать в операции Василевский. Для разрушения особо прочных каменных зданий и сооружений, дотов и дзотов он распорядился создать корпусные и дивизионные группы, которые оснащались реактивной артиллерией особой мощности.

— Я убедился в эффективности реактивной артиллерии в Курской битве, — пояснил Александр Михайлович. — Она творила там чудеса. Немецкие танки горели факелами. Надо бы нам это учесть, Александр Петрович. Поручи командующему артиллерией фронта взять это дело на личный контроль. Надо до предела насытить артиллерией штурмовые войсковые группы. Полагаю, — продолжал он, — что Ставка предоставит фронту дополнительные, наиболее мощные средства подавления из резерва Верховного Главнокомандования. По этому вопросу я разговаривал с начальником Генштаба генералом армии Антоновым. Он обещал об этом позаботиться.

Но Василевского ждали огорчения.

На другой день из Ставки сообщили, что план операции утверждён, но разгром хейльсбергской группировки врага предлагалось закончить не позднее 22 марта, а операцию по разгрому кёнигсбергской группировки немцев начать не позднее 28 марта.

— Сроки нереальны, товарищ командующий! — забеспокоился начальник штаба фронта Покровский.

— Круто берёт Ставка! — покачал головой генерал Макаров.

Василевский молчал, хотя урезанные сроки проведения операции бросили его в холодный пот. Естественно, он разделял тревогу своих соратников и сказал им, что немедленно доложит их мнение Верховному. В ночь на 18 марта он связался с ним по телефону. Поблагодарив за быстрое утверждение плана операции командования фронта, он твёрдо заявил:

— Сроки, которые определены фронту, товарищ Сталин, нереальны! Я говорю это ответственно, без всяких эмоций. Только на перегруппировку войск потребуется четыре-пять дней, а Ставка предписывает начать операцию по разгрому кёнигсбергской группировки противника не позднее двадцать восьмого марта!

— Назовите ваши сроки, товарищ Василевский!

Командующий фронтом назвал: ликвидация хейльсбергской группировки немцев будет закончена 25-28 марта; на перегруппировку войск надо 3-4 дня, чтобы потом начать штурм крепости Кёнигсберга.

— Поэтому я прошу вас разрешить начать артиллерийское и авиационное наступление в первых числах апреля.

— Что значит — в первых числах апреля? — сердито спросил Верховный. — Вы назовите точную дату!

— Шестого апреля, товарищ Сталин.

Затаив дыхание, Александр Михайлович ждал, что скажет Сталин. Кажется, Василевский никогда ещё не испытывал таких тревожных чувств, как в эти минуты. Характер вождя он прекрасно знал, понимал и то, что тот мог в любой момент вспыхнуть, «загореться», и тогда справедливости от него не жди. И вдруг он услышал: