Жезл маршала. Василевский

Золототрубов Александр Михайлович

«Дуглас» пробил чёрные облака, и в иллюминатор Василевский увидел тёмно-голубое небо. Звёзды на нём горели ярко, словно их недавно зажгли.

— Романтика! — воскликнул Оскар. — Когда-нибудь и туда доберутся люди. А земли не видно, всё заволокли тучи. А ты чего задумался, полководец?

— О Черняховском. Сталин тяжело воспринял его смерть. Когда говорил о нём, голос у него заметно дрожал.

— Ты смешишь меня! — усмехнулся Оскар. — Зато голос не дрожал у вождя, когда в июле сорок первого расстреливали командующего

Западным фронтом генерала армии Павлова!

— Перестань! — грубо одёрнул его Василевский. — Не здесь же об этом говорить.

— Ты просто чего-то боишься, — бросил упрёк Оскар и отвёл глаза в сторону.

— Я боюсь? — вспыхнул Александр Михайлович. — А кто тебе первый сказал об этом?

— Ты.

— Но если бы я был трусом, ты бы ничего от меня не узнал.

— Прости, Саша... — буркнул Оскар, не глядя ему в лицо. — Тебе я за многое благодарен.

Самолёт повалился набок, делая разворот, и Василевский чуть не свалился с кресла. Лётчик громко доложил:

— Товарищ маршал, идём на посадку!

«Дуглас» мягко коснулся земли, пробежал немного и замер. Едва они вышли из самолёта, как к ним подошли начальник штаба фронта генерал Покровский и член военного совета генерал Макаров.

— Снова прибыл к вам, но теперь уже командующим фронтом! — сказал Василевский. — Как вы тут поживаете?

— Всё шло хорошо, товарищ маршал, и вдруг гибель Ивана Даниловича, — глухо ответил Покровский. — Мы были все в шоке. Тяжёлая для нас утрата.

— И для товарища Сталина тоже, — грустно произнёс Василевский. Он кивнул на полковника Кальвина: — Это мой друг из «Красной Звезды», он будет писать о Черняховском, так что окажи ему, Василий Емельянович, помощь в сборе материала.

— Хорошо, товарищ командующий, — отозвался генерал Макаров.

«Виллис» мчался по снежной дороге. С тусклого неба моросил дождь, а с моря дул холодный ветер. А вот и штаб. Василевский вышел из машины и сказал Покровскому:

— Через час проведём совещание. Соберите всех руководящих работников и командармов. Обсудим задачи фронта, а я пока доложу Верховному о вступлении в должность...

— Ну что ж, товарищ Василевский, мне приятно это слышать, — весело отозвался Верховный. — Уверен, что дело, за которое отдал свою жизнь Черняховский, вы продолжите достойно. От себя добавлю: я вам очень доверяю, высоко ценю вас и как военачальника, и как просто человека. Надеюсь, скоро вы порадуете Ставку хорошими боевыми делами фронта.

У Василевского возникла уйма самых разных дел. Первое и основное, что должен был сделать 3-й Белорусский фронт, — разгромить кёнигсбергскую группировку врага. Всю ночь Александр Михайлович обдумывал план предстоящей операции. Опыт, приобретённый в Генштабе, позволил ему быстро и чётко отработать некоторые моменты операции, выделить в ней главное и отсеять, как шелуху, второстепенное.

— Ну что, получилось? — спросил

его утром во время завтрака начальник штаба Покровский. — Я хотел было к вам зайти и предложить свои услуги, но потом не стал вас тревожить.

— Ты, Александр Петрович, не сердись, я кое-что набросал, а дорабатывать будем все вместе, — заметил Александр Михайлович. — Что я предлагаю? Всю операцию провести в три этапа. Первый этап — подготовительный. Надо всё узнать о противнике, его численность, вооружение, систему обороны, определить места сильных огневых точек врага, да и свои войска подготовить к боевым действиям. Второй этап — прорыв обороны противника и выход войск на рубеж. И всё это мы должны сделать за сутки!

— А третий этап — развитие прорыва и штурм Кёнигсберга? — улыбнулся начальник штаба фронта.

— Ты угадал, Александр Петрович, — усмехнулся Василевский. — Я полагаю, что этот этап мы осуществим в четыре-пять дней. А вообще-то прорыв оборонительной полосы немцев будет нелёгким. Враг озверел, он будет цепляться за каждый клочок земли, за каждый дом, чтобы сбить порыв наступающих войск, задержать их. Ну, а о штурме крепости Кёнигсберг и говорить не приходится. Знаете, что сказал о ней Гитлер?

— Нет, не слышал, — подал голос член военного совета Макаров. — У нас есть немало материала по этой крепости, но оценки фюрера нет.

— Гитлер назвал Кёнигсберг лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и «абсолютно неприступным бастионом немецкого духа»! Так что немцы будут сражаться за неё как фанатики.

— Факт, что сразу руки вверх не поднимут, — усмехнулся генерал Покровский. — Всё зависит от того, как мы по ним ударим. Если крепко, то и руки поднимут, и станут кричать «Гитлер капут!».

Генерал Покровский начал войну начальником штаба Группы резервных армий и с тех пор с должности начальника штаба не уходил, менялись лишь фронты, на которых он оставался правой рукой командующего. Узнав Покровского ближе, Александр Михайлович убедился, что его тёзка «не лыком шит», умеет схватить главное в любом деле, углубить его и развить шире. И всё же когда Покровский предложил Василевскому разработать план операции, Александр Михайлович дипломатично, чтобы не обидеть начальника штаба, которому по своей должности положено этим заниматься, сказал:

— Я хотел бы сначала сам подумать над планом операции, а потом вместе его посмотрим.

И вот теперь Василевский, посвятив Покровского в суть своего плана, предложил:

— Александр Петрович, ты, как говорил мне Жуков, в своём штабном деле дока, так что не стесняйся: если есть замечания, выкладывай их.

— Да уж куда там — дока! — Покровский смутился, густо покраснел.

— Ты посмотри мой план, а я пойду на воздух перекурю, — попросил его Василевский. — Сам понимаешь, одна голова — хорошо, а две — лучше! Это же мои наброски!