Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Танич Таня

Спутница жизни Зорана, в порыве обожания и подражания сменившая имя на Зоряну, ни на шаг не отходила от своего идола. Вот и сейчас, ухватив волшебника за рукав парадного плаща, она стояла рядом со светским обозревателем, которому Зоран щедро живописал о своих планах. Планы были, как всегда, грандиозные. Чудо-маг собирался снимать документальный фильм о полетах собственного астрального тела. Экзальтированная супруга, важно кивая, подтверждала каждое слово философа о выходе за грани бытия и бессловесном контакте с Леонардо да Винчи, состоявшемся несколько дней назад. В ближайшем месяце был запланирован ментальный разговор с самим Нострадамусом,

и, пользуясь случаем, Зоран и Зоряна хотели анонсировать шокирующее интервью о будущем человечества.

Время от времени в шумной толпе мелькало вечно скорбное лицо еще одной культовой персоны, на отсутствие которой я всячески надеялась. Но судьбе, похоже, нравилось насмехаться надо мной в тот предновогодний вечер. Клавдия Заславская была настоящим ветераном литературного мира, писательской внучкой и дочерью, прямым потомком тех авторов, чьи повести о жизни пахарей и трактористов унылым грузом ложились на плечи школьников в качестве классного чтения. Выросшая в культурной среде советской, обласканной властями интеллигенции, Клавдия Витольдовна так и не смогла найти себе издателя в новое время. Зато она знала всю бюрократическую подноготную писательской кухни: куда подать жалобу или прошение, как организовать льготу или разместиться в очередном альманахе, не потратив ни копейки. Поговаривали, что у нее даже были знакомые в министерстве образования, и в последние годы Клавдия активно лоббировала вопрос о внесении своих стихов про трудолюбивое зернышко и зеленую пашню в школьную программу для младших классов.

Эти предпринимательские навыки, однако, не уберегли ее от долгов и бытовых неприятностей, коими поэтесса предпочитала щедро делиться с окружающими. Каждый, хоть раз побывавший в литтусовке, которую почтила своим присутствием Клавдия Витольдова, мог похвастаться знанием если не всей ее жизни, то многих ее проблем. Притчей во языцех стал так называемый квартирный вопрос. Проживая в старом писательском доме в одном из самых престижных районов столицы, Клавдия была вынуждена терпеть местных нуворишей, скупавших апартаменты целыми этажами и делавших шумные перепланировки с помощью гастарбайтеров, дрелей и кирки. Все новые соседи были ее заклятыми врагами, на которых она строчила жалобы в соответствующие инстанции. Продажные инстанции позорно бездействовали, а Клавдия Витольдовна продолжала вести борьбу на еще одном фронте — с банкирами, открывшими офис-отделение в соседнем подъезде и устроившими парковку прямо под парадной дверью дома.

И обо всем этом, а также об ужасных ценах на мясо и молоко, об отсутствии нормальных магазинов и засилии буржуйских бутиков в ее родно районе, об очередном прорыве трубы в ванной, потому что «нет возможности сделать ремонт, это лишь ворье себе квартиры перестраивать может», незадачливые собеседники выслушивали из года в год, из сезона в сезон. После таких душеизлияний Клавдии Витольдовне не приходилось даже усердствовать, чтобы попросить денег в долг. Её визави с чувством облегчения откупались от нее, прекрасно понимая, что сумму эту им никто не вернет, и не жалея о потерянных деньгах. Это была небольшая плата за душевное спокойствие, которое они могли обрести, поддержав поэтессу не только на словах, но и на деле — хрустящей купюрой.

Именно по этой причине, несмотря на презрение ко всем новоявленным писателям и поэтам, Клавдия Витольдовна была активным участником светской жизни, проявляя чудеса изобретальности и умея пробраться в любой, даже самый закрытый клуб. На подобных мероприятиях

ее могли накормить, напоить, выслушать, да еще и денег дать. Добровольно отказывать от такой компенсации за все то, что жизнь с ней сотворила, наследница литературной династии не собиралась.

Наличие в шумной компании только этих одиозных персон уже не давало мне надежды на спокойный исход вечера. А ведь это был только разогрев, первые несколько часов до начала праздничной программы, к которой я, надеялась, Марк все же успеет.

Его задержка в дороге вышла более длительной, чем он планировал. Во время нашего последнего разговора он сообщил, что больше половины пути позади, метель ему все-таки удалось перегнать, но плотный снегопад, хоть и без порывов ветра, вынудил его ехать очень медленно из-за плохой видимости. Горько посмеявшись над очередным препятствием, мы договорились об одном — не грустить и не расстраиваться, а там — будь что будет! В конце концов, пошутил Марк, встретить новый год в заснеженном поле — не худший вариант для такого зануды, как он, привыкшего вообще ничего не праздновать.

Но все же, я очень надеялась, что этого не случится, и Марк обязательно успеет ко мне до наступления полночи. В очередной раз грустно вздохнув, я прихватила новый бокал шампанского и последовала к своему столику, расположенному подальше от центра зала, где звучали, не смолкая, громкие взрывы смеха. Удобно устроившись, я продолжала наблюдать за происходящим из своего тихого уголка, освещенного уютным светом маленького алого абажура, как раз в тон моему платью. Постепенно в лучах мягкого и теплого света я расслабилась, атмосфера уюта и полудремы окутала меня. Беспокойство отступило, на его место пришла уверенность в том, что наступающий 2003-й год принесет только хорошие новости и точно подскажет, как решить все наши проблемы.

Внезапно мне очень захотелось курить, хоть я и решила избавиться от этой привычки ради Марка. Но сейчас эта не самая вредная из всех моих привычек так сладко бередила душу, что я не могла устоять. Быстрым, вороватым движением выудив из маленькой сумочки-клатча секретную пачку сигарет, я тихо щелкнула маленькой зажигалкой и с удовольствием затянулась. Медленно выпуская дым, который, кружась невесомым облачком в полутьме, придавал происходящему оттенок сказочной нереальности, я прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания.

В памяти снова всплыл тот самый первый вечер в похожем ресторане, который к нынешнему дню был уже закрыт — на его месте красовался теперь зал с игровыми автоматами. Я вспоминала очень похожий столик в дальнем углу, куда привел меня Вадим, такой же полумрак, щелчок зажигалки и его насмешливое: «Что птичка? По примеру многих богемных дурочек тоже пристрастилась к этой вонючей привычке?» И мой, еще такой звонкий и уверенный в прекрасном будущем голос: «А вот я вас понимаю, Вадим Робертович! Прекрасно понимаю! И вы, знаете, что? Вы самый лучший среди них! Потому что смогли остаться собой, а они — нет!»

Слабая улыбка появилась на моих губах и тут же погасла. С того времени прошло всего четыре года, но целая пропасть разделяла нас из прошлого с теми, в кого мы превратились сейчас. Я разучилась говорить с таким весельем и задором, а Вадим больше не преподавал и не называл меня птичкой. Бурная река жизни продолжала играть нашими судьбами, то отбрасывая к разным берегам, то сталкивая лбами лишь для того, чтобы снова и снова доказать одну болезненную истину: все меняется и ничто не остается прежним.