Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
И, словно в насмешку над моими мыслями, сквозь пелену праздничного шума и какофонию громких звуков, до меня вдруг донеслось:
— Ну-ну, отставить сопли! Что это вы по мне поминки развели, будто на кладбище? Зарубите себе на носу — нужно меняться, ребята. Нужно меняться! Кто стоит на месте — скоро скиснет, а потом и сдохнет. Даже если все устраивает, не стоит расслабляться и превращаться в довольный и сытый тюфяк. Новая жизнь, новые цели, что может быть лучше? А старая — пусть горит себе синим пламенем, заодно и новую дорогу освещает!
Мгновенно выныривая из ностальгических далей прямиком в день сегодняшний, я даже на месте привстала от волнения, не веря
Вот и сейчас, ошалело глядя в сторону компании, сидевшей у противоположной стены, я видела Вадима и по-прежнему не могла поверить своим глазам. Склонившись над столом, одной рукой опершись о его угол, другой он продолжал автоматически раздавать рукопожатия, которыми хотели поприветствовать его все собравшиеся. Одетый в честь новогоднего торжества в подобие официальной одежды — черные классические брюки и черную рубашку, он все равно оставался верен себе. Ворот его рубашки был расстегнут на несколько пуговиц, а ненавистный галстук, очевидно, сорванный сразу же после преодоления парадной секции, небрежно сунут в карман брюк, словно подтверждая излюбленную позицию Вадима: «В гробу я видал этот ваш дресс-код!»
Обстановка за столом с каждой секундой становилась все оживленнее — многие из сидевших вскочили с мест, кто-то спешно разливал в бокалы шампанское. По привычке громко смеяться, испуганно озираясь и одновременно напуская на себя важный вид, я сразу же узнала новичков, впервые прорвавшихся в важное заведение, и поняла, что, скорее всего, это бывшие студенты Вадима.
Сквозь веселый гам и суету, которые вызвало его появление, до меня снова донесся такой знакомый и уверенный бас:
— Ну, так что? Всем всё понятно или остались еще несогласные? Для таких у меня тоже есть аргументы, только предупреждаю — носы и стереотипы ломаются одинаково больно!
Взрыв смеха, последовавший за этими словами, подтвердил, что оппонентов у Вадима больше не осталось, и позицию свою он донес крайне убедительно.
Улыбаясь, я продолжала смотреть на происходящее, понимая, что жизнь, изменчива и полна сюрпризов, но главные вещи остаются прежними. Вадим мог сменить род занятий, взорвать за собой все мосты, но его жизненная энергия, похожая на кипящую лаву, как и раньше, врывалась вместе с ним, заполняя собой любое пространство до самого дальнего угла. Скрытая полутьмой, я жадно изучала его лицо, пытаясь прочесть, угадать то, что происходило с ним все эти полгода — и вновь видела полного сил и уверенного в себе человека.
Он и раньше мало напоминал выходца из чинного университетского мира, подчиненного строгим правилам. Теперь же, когда необходимость блюсти положенные по статусу приличия, осталась позади, в нем еще ярче проявилась опасная, агрессивная неукротимость, готовность принять любой вызов и ответить ударом на удар. Словно Самсон, вновь получивший силу и не забывший ни одну обиду, ни одну насмешку, ни один поддельно-сочувствующий взгляд, он вернулся в привычное окружение, готовый рассчитаться со всеми, кто, неискренне вздыхая, списал его со счетов со словами: «Никто не знает, где теперь Третьяков. Может, он и не вернется уже. Может, сбежал в какую-то деревню, он вечно грозился это сделать. Ну вот и не выдержал, в конце концов»
Внезапно моя радость сменилась страхом — я не знала, как отреагирует Вадим, когда увидит меня. Я все еще
Спешно затушив сигарету в пепельнице, я опустила взгляд, преодолевая желание вжать голову в плечи, зажмуриться и незаметно сползти под стол. Мне вдруг показалось, что если вести себя тихо, не шевелиться и не дышать, то он так и не заметит меня, и некому будет испортить ему настроение в праздничную ночь.
Собственное присутствие здесь, в заведении, которое выбрал Вадим для того чтобы немного развеяться, начало казаться если не насмешкой, то достаточно подлой и спланированной акцией с моей стороны. Если бы я только знала, что он будет здесь, если бы только могла предположить… Я бы ни за что не пришла в ресторан Йоханнеса, ни за что. А ведь еще и Марк… Марк должен вскорости появиться, если ничего не помешает ему в дороге. И мне лучше было предотвратить их встречу, дать Вадиму возможность просто забыть о нас, не бередить ему память и сердце хотя бы в преддверие нового года.
Но, едва я убедила себя в необходимости такого странного поступка, сдвигая кресло в тень, чтобы быть более незаметной, как вдруг почувствовала, что опоздала. Что мне уже не сбежать и не скрыться. Медленно, совершая над собой усилие, я подняла глаза и чуть не задохнулась от тяжести и цепкости взгляда, который, словно нож, приставленный к горлу, обездвижил меня и заставил замереть в ожидании нападения.
Вадим, который так и остался стоять, возвышаясь над своими друзьями с поднятым для тоста бокалом, смотрел мне прямо в лицо, и глухая, пугающая темнота в его глазах давила на меня подобно бетонной плите. С каждой новой секундой, медленной и тягучей, я ощущала, как сжимается пространство вокруг меня, как пульсирует и нагревается воздух, лишая возможности думать, действовать, сопротивляться. Казалось, пройдет еще мгновение, и я начну плавиться как воск, превращаясь в бесформенное нечто, оставив после себя лишь обугленный каркас, слабо напоминающий человека.
И когда мой страх от собственной беспомощности, достигнув пика, превратился в безмятежность жертвы, с улыбкой глядящей в лицо палачу, во взгляде Вадима что-то дрогнуло, и я смогла, наконец, выдохнуть. Невидимые путы, сковавшие тело ослабли, возможность двигаться и понимать происходящее вернулась — но лишь для того, чтобы осознать еще один пугающий поворот событий.
Медленно поставив бокал и небрежно кивнув собеседникам, словно говоря: "Погодите, я сейчас", Вадим отделился от своей компании и направился в мою сторону. Каждый его шаг, который я чувствовала внутренним слухом, отдавал в ушах нарастающими раскатами грома. Вжавшись в кресло, я сидела, ни жива, ни мертва, растворившись в мгновении между бурей и тишиной, которая вскоре рассыпалась, разбитая вдребезги его голосом:
— Ну, здравствуй, писательница! Присесть разрешишь?
Несмело кивнув, параллельно отмечая его всегдашнюю привычку задавать вопросы лишь для галочки, я наблюдала, как он резким движением отодвигает стул и садится за мой столик, с силой упираясь в него локтями и смыкая руки в замок перед собой.
Не торопясь прерывать паузу, Вадим продолжал изучать меня, и если в первые минуты нашей встречи его взгляд бил сквозь кожу, то сейчас все внимание было направлено на внешнюю сторону, на обертку, призванную скрыть мою неуверенность и нервозность перед этой странной ситуацией.