Жить не дано дважды
Шрифт:
Хорошо!
17.
Мы с Федором перестали бывать в Фалештах. Почти забыли про дом с усеченными углами и красивым подъездом. Про заброшенный ларек «Пиво — воды», из которого удобно наблюдать за домом. Мы ведь свое дело сделали — нашли разведывательную часть, сообщили командованию. Кто-то продолжает работу. Кто? Этого нам не дано знать.
Но если бы я однажды вспомнила все. Если бы ненароком забралась в будку… Не знаю, осталась бы я жива или нет. Может, и не осталась, застав там двух парней, почти ровесников.
Как бы они были рады мне — Максим и Таня, принявшие от нас с Федором эстафету!
Задание Максима и Тани строго засекречено. Малейший просчет — и все, что с таким трудом проделано другими разведчиками, превратится в прах. О цели их прибытия в партизанский отряд, базировавшийся в Рышканском лесу, знали два человека — командир отряда и один из руководителей подпольной партийной организации, действовавшей совместно с партизанами.
Так, сведения об «объекте номер один», собранные мной и Федором, из Центра были переданы в Рышканский лес. Здесь Максим, используя наши данные, совместно с командиром отряда разработал план действия, который несколько раз проверили и перепроверили. Наконец, пришли к выводу, что к работе разведчиков придется подключить нескольких партизан, не объясняя им цели. Слишком велик риск завалить дело.
Цель задания Максима и Тани — связаться с нашим разведчиком, работающим на «объекте номер один». Это было не так просто сделать — связь давно потеряна, пароли уже утратили действенность. Пользуясь ими, можно было добиться одного — подозрительного недоверия у разведчика.
Максим решил идти на личное знакомство. Это было очень и очень не просто.
Разведчики всегда насторожены. А тот, с которым Максиму предстояло связаться, был особенно осторожен — Максима предупредил еще Прищуренный. Он же сообщил приметы: черные, слегка вьющиеся волосы, карие глаза, длинный овал лица, при ходьбе откидывает левую руку, привычка надкусывать верхнюю губу. По национальности он туркмен, но немцы принимают его за фольксдойча с Поволжья.
Приметы не слишком выдающиеся. Максим рассматривал его фотографию, пытался уловить что-нибудь примечательное и не смог. Слишком уж обыкновенное лицо — удлиненное, широконосое, близко поставленные глаза.
Словом, приходилось довольствоваться немногим, что было в распоряжении Максима. И эти немногие приметы раздали четверым партизанам, которые должны были помогать вести наблюдение. А когда найдут человека в немецкой офицерской форме, схожего с описанной внешностью разведчика, тогда наблюдение поведет сам Максим, запомнивший его по фотографии.
Все так и случилось. Заброшенная будка в боковой улице рядом с домом, где помещалась немецкая часть, еще раз выручила разведчиков. Скоро партизаны донесли Максиму, что разыскиваемый им немецкий офицер обнаружен. Тогда засели в будке Максим и Таня.
Когда Максим убедился, что немецкий офицер — тот самый разведчик с фотографии, в засаде осталась Таня. Ее дело было следить за ним, когда, в какое время, с кем выходит разведчик из дома и заходит в него. А Максим стал разведывать
Такое место скоро нашлось. Офицеры разведслужбы, в том числе и тот, который интересовал Максима, ужинали в маленьком ресторанчике.
Максим тоже стал каждый вечер ужинать здесь. Точного плана не было, его невозможно было придумать — неизвестно еще, как сложатся обстоятельства. А сразу навязываться в знакомые нельзя — разведчик может решить, что его прощупывают немцы, тогда вообще все пропало. Обнадеживало Максима лишь то, что разведчик должен ждать связного от наших, не зная, кто он.
Коротенькая радиограмма полетела в Центр из маленькой землянки в Рышканском лесу:
«Алмаз найден, разрешите продолжать? Путеец».
Алмаз — кличка разведчика. Путеец кличка Максима. Радиограмму отстучала Таня. Она же приняла ответ в одно слово:
«Продолжайте!..»
Алмаз ужинал в ресторанчике ежевечерне. Поужинав, сейчас же уходил. Другие офицеры оставались — пили ром, шумели. А он уходил. Максим думал о том, как бы его приучить для начала к себе? Скоро придумал, подметив, что Алмаз, прежде чем войти в зал, заходит в туалет вымыть руки.
В следующий вечер Максим, опередив Алмаза, сунул руки под кран. Кран был один, потому пришлось поневоле ждать. Максим не видел, смотрит ли на него разведчик, но все-таки повернул чуть голову — так, чтобы тому, если смотрит, был виден его профиль с громадным носом. Максим впоследствии уверял, что вспомнил наши с Таней издевки: «Самое выразительное в тебе, Максим, — это нос»!
В тот вечер Максиму везло. Ом нарочно замешкался у зеркала и вышел парой минут спустя после Алмаза. Войдя в зал, увидел — полно, все столики заняты, лишь возле Алмаза свободный стул.
— Разрешите? — Максим взялся за спинку стула.
— Пожалуйста, — буркнул Алмаз и уткнулся в тарелку, которую ему принесла официантка.
Ужин прошел в молчании, если не считать извинения Максима за оброненную вилку. Вилку Максим уронил нарочно, чтобы разведчик еще раз взглянул на него. Но тот только кивнул в ответ на извинение, не подняв глаз. «Крепкий орешек!» — подумал Максим с восхищением и досадой.
Два следующих дня не принесли удачи. Правда, в туалетной у крана сталкивались, а сесть за один стол не удавалось. По одному стулу оказывалось в разных местах. На третий вечер Максим поздоровался. Ответит или нет? Ответил. На четвертый день они снова сидели за одним столом.
Разведчик больше молчал или отвечал односложно. Болтал Максим — вперемежку на русско-немецко-румынском языках, — о погоде, о шеф-поваре. «Разоткровенничался» и сказал, что он русский, окончил берлинскую школу для власовцев.
Алмаз был непробиваем.
Максим пришел в отчаяние. Появление его в форме немецкого офицера в этом ресторанчике, всегда переполненном немцами, далеко не безопасная затея. Надо было решиться и идти напропалую.
В следующий вечер Максим — сесть за один стол с Алмазом снова не удалось — поднялся, едва встал разведчик, вышел вслед за ним из ресторана. Нагнал на улице и пошел рядом.