Житие маррана

Агинис Маркос

Народ жаждет услышать перечень гнусных преступлений, совершенных идущим на казнь. Инквизитор начинает читать, однако почему-то все время запинается, голос звучит неуверенно, хрипло. Люди напрягают слух, тянут шеи, но легкий ветерок относит слова, а потом подхватывает пряди убеленных сединой волос и взвивает их, точно крылья. Позорный санбенито надувается легким желтым парусом. Видится в этом человеке нечто загадочное. Там, за рекой, на каменистой пустоши под названием Педрегаль, его ждет костер, а он стоит, гордо выпрямившись, и похож скорее на великого праведника, чем на жалкого грешника.

Сидящий на трибуне Фернандо

Монтесинос, автор множества трактатов, привстает, чтобы лучше видеть происходящее. Инквизиция возложила на него нелегкую задачу во всех подробностях описать грандиозное аутодафе¹. Уважаемый хронист неоднократно беседовал с Франсиско в камере, посвятил узнику немало страниц, рассказывая о его характере, путешествиях, учебе, душевных метаниях и необычайной стойкости. С первых минут судилища Монтесинос старательно запоминал каждую деталь. Украшения, регламент, чтение приговоров, поведение осужденных — важно все, а уж тем более необычные явления. Легкий бриз, который трепал седые волосы заключенного, вдруг превращается в сильный ветер. Холодные порывы вспарывают удушливый зной. С моря, со стороны Кальяо, наползает черная туча, в которой хищно сверкают молнии. Хронист настолько увлекся действом, что не заметил ее и теперь смотрит во все глаза: об этом непременно надо будет упомянуть в докладе.

Внезапно по толпе проносится многоголосый вопль: ураган безжалостной рукой срывает полог, натянутый над центральным помостом. Монтесинос напряженно прислушивается, приложив руку к уху. А Франсиско Мальдонадо да Сильва стоит, освещенный косыми солнечными лучами, и смотрит вверх. Бескровные губы шевелятся. Хронист уловил и записал его последние слова:

— Так повелел Господь, Бог Израиля, чтобы с небес взглянуть мне в лицо!

Эпилог

Солдаты выстраиваются живым коридором, чтобы оградить ведомых на казнь от плевков и ударов разгоряченной толпы. Осужденных сопровождают монахи всех орденов: может, хоть кого-нибудь в последний момент удастся уговорить отречься от ереси. Лица гвардейцев невозмутимы, и только один, капитан Лоренсо Вальдес, почему-то выглядит подавленным.

Томе Куаресма отказывается от слов, произнесенных на аутодафе, и отправляется на костер без покаяния. Мануэль Баутиста Перес с презрением смотрит на палача и велит ему делать свою работу на совесть.

Франсиско Мальдонадо да Сильва молчит, не плачет и не стонет. На шею ему повесили книги, с превеликим трудом написанные в темнице^[107]. Свидетели замечают нечто удивительное: когда пламя охватывает страницы, с них вихрем срываются синие завитки, видом напоминающие буквы, и сапфировым нимбом окружают голову погибающего.

Представители власти — старший альгвасил, нотариус и секретарь инквизиции — стоически переносят запах горелой плоти и, лишь удостоверившись, что все тела обратились в пепел, покидают место расправы.

Хронист Фернандо де Монтесинос, прижимая к носу надушенный платок, наблюдает за происходящим, чтобы представить инквизиторам самое подробное описание великого аутодафе. Он не ведает, что память о мучениках будет увековечена именно благодаря его усилиям.

Совет по делам Индий не скрывает своей озабоченности размахом судилища, признанного величайшим в истории Нового Света, и приказывает каждому из трех инквизиторов лично отчитаться о мотивах,

которые побудили их вынести столь суровые приговоры.

Гайтан отвечает, что «считает свои решения оправданными». Кастро дель Кастильо пишет, что всякий раз перед заседанием суда служил мессу и «смиренно просил вразумления у Господа». Маньоска отмалчивается и вскоре теряет должность в Священном трибунале Лимы.

Аутодафе 1639 года потрясает еврейские общины Европы, из уст в уста передаются имена жертв страшной расправы. В 1650 году раввин Менаше бен-Израиль публикует трактат «Надежда Израиля» и посвящает прочувствованные строки Франсиско Мальдонадо да Сильве, мученику за веру. Исаак Кардосо, испанский врач, поселившийся в Венеции, рассказывает об ужасном событии в книге «Достоинства евреев и клевета на них» и с восхищением говорит о подвиге Эли Назорея. Поэт-сефард Мигель де Барриос пишет в Амстердаме сонет о герое, отдавшем жизнь за свободу вероисповедания.

В 1813 году инквизиция Лимы упраздняется. Народ разоряет ее дворец, чтобы уничтожить списки и прочие документы, державшие в страхе сотни семей. Два года спустя город охватывает паника: Священный трибунал восстановлен^[108]. Однако в 1820 году последний вице-король своим указом все же ставит точку в его существовании.

В 1822 году монстра добивают окончательно: Хосе де Сан-Мартин, провозгласив независимость Перу, приказывает передать всю собственность инквизиции Национальной библиотеке, которой, по его словам, надлежит стать хранилищем мыслей, «ненавистных тиранам и драгоценных для поборников свободы».

Благодарности

В работе над книгой мне оказали большую помощь как отдельные личности, так и научные центры и организации — в частности, Государственная историческая академия, Государственная академия гуманитарных наук, Фонды Симона Родригеса и Торкуато ди Теллы, а также Библиотека Латиноамериканской раввинской семинарии. Кордовский историк Эфраин У. Бишофф и специалист по истории Тукумана Тереса Пьоссек Пребиш великодушно предоставили мне необходимые книги и документы.

Считаю своим долгом выразить особую благодарность Марсело Полакоффу, который, разделяя мою увлеченность темой, собрал по библиотекам и архивам важнейшую информацию и передал ее мне в тщательно упорядоченном виде. Выдающийся перуанский антрополог Луис Мильонес дал мне ценные советы и поделился материалами из собственного архива. Во время интереснейшей поездки в Лиму, которую я предпринял для ознакомления с городом и изучения исторического контекста, мне оказали помощь такие признанные специалисты как Педро Гибович, Гильермо Лохманн, Мария Эмма Манарелли, Макс Эрнандес, Мойсес Лемлих, Маркос Гейлер и Франклин Пис.

Рассказывая о работе над историческим романом, нет смысла приводить все источники, которыми приходится пользоваться для воссоздания эпохи и характеров, тем более что многие персонажи второго плана, сцены и события вводятся в повествование исключительно ради придания ему живости и яркости, а потому являются вымышленными и могут показаться не слишком достоверными. Однако я непременно должен назвать трех авторов, чьи труды, посвященные колониальному прошлому Латинской Америки и биографии Мальдонадо да Сильвы, стали для меня бесценными источниками информации: это Хосе Торибио Медина, Болеслао Левин и Гюнтер Бём.