Житие маррана

Агинис Маркос

— Да где он, черт его дери?

— Туда вроде шмыгнул.

Франсиско швыряет черепок в дальний угол двора, чтобы сбить их с толку.

— Ага, попался! — кричат они и спешат на шум.

Повторив обманный маневр, пленник, задыхаясь, бежит к стене и хватается за веревку. Сердце бешено колотится, подступает отчаяние.

— Надо успеть! — приказывает он себе, из последних сил упираясь ступнями в шершавую поверхность и подтягиваясь. Стражники пока не поняли, кто взбаламутил всю тюрьму.

Но тут один из них мертвой хваткой вцепляется в ноги беглеца.

— Есть! Поймал!

Франсиско разжимает пальцы и валится на преследователя.

Гайтан, стиснув кулаки, велит готовить дыбу, чтобы вырвать у негодника признание, а желательно и запытать до смерти. Но нужды в этом нет: на допросе Франсиско с вызывающим спокойствием во всем признается. Отпираться бессмысленно, некоторые заключенные уже описали таинственного

гостя, да и тюремный смотритель нашел прут от решетки. Секретарь строчит протокол, боязливо поеживаясь: как-никак радом буйнопомешанный. Впоследствии эти записи в сокращенном варианте будут включены в отчет и отправлены в Супрему^[98].

137

Смотритель велит освободить глухую камеру в одном из тюремных подвалов, где обычно содержат самых злостных преступников. В ней нет места ни для стола, ни для табуретки, с трудом помещаются только койка с грязным тюфяком да сундучок, в который едва можно впихнуть жалкие пожитки заключенного. Вместо окошка в стене проделаны три отверстия, но в них не пролезет и кот. Дверь запирается на двойной засов, в коридоре круглосуточно дежурят помощники смотрителя. Раз в неделю узника исправно посещает монах-доминиканец, делает строгие внушения, следит, чтобы подопечный не отказывался от пищи, не нарушал порядка и не совершал новых преступлений против веры.

Хотя обоняние Франсиско давно притупилось, его мучает запах затхлости и нечистот, низкий свод давит, угнетает постоянное наблюдение.

А в нескольких кварталах от тюрьмы держит оборону архиепископ Фернандо Ариас де Угарте, отказываясь передать трибуналу инквизиции своего викария и по совместительству мажордома, заподозренного в дружеских связях с арестованными иудеями. Несколько лет назад, еще в Ла-Плате, архиепископ познакомился с этим спокойным и надежным человеком, который овдовев, занялся изучением богословия и, доказав искреннюю приверженность христианской вере, был рукоположен в сан. Родился он в Португалии, но, перебравшись на новый континент, живал и в Буэнос-Айресе, и в Кордове, сколотил солидное состояние и теперь остаток жизни хочет посвятить церкви. Зовут его Диего Лопес де Лисбоа. Это с ним молодой Франсиско ехал в одном караване до самой Сальты. Уже тогда Диего Лопес решил навсегда порвать с прошлым. Когда по Лиме прокатилась волна арестов, на паперти собора собралась группа смутьянов, громко требуя «выдать властям этого еврея». Перепуганный, старик укрылся в доме епископа. Вскоре под окнами столпился народ и раздались крики: «Ваше преосвященство, гоните еврея вон!» Прелат взял викария под свою защиту. Однажды местный шут Бургильос увидел, как помощник несет своему покровителю подризник, и завопил: «Сколько за подол ни держись, а инквизиция до тебя доберется!» Горожане дружно подхватывают эти слова и передают их из уст в уста. Однако же архиепископ, рискуя жизнью и честью, не бросает викария в беде. Он знает, что все четверо сыновей Диего Лопеса отреклись от отца и предпочитают подписываться фамилией Леон Пинело. Зачем же снова предавать того, кого и так предали?^[99]

Тем временем трибунал выносит приговор за приговором. Аутодафе, которому суждено потрясти вице-королевство, назначено на январь 1639 года.

? ? ?

За несколько месяцев до этих событий в Лиму приезжает Исабель Отаньес. Женщина собралась с духом и, заручившись рекомендательными письмами, все-таки решилась изложить достопочтенным судьям свою просьбу. Робкими шагами вступает она на свой крестный путь: просит настоятельницу женского монастыря предоставить ей кров, беседует с двумя фамильярами и наконец, дрожа, замирает на площади перед дворцом инквизиции. Мрачное здание дышит могильным холодом. Исабель нерешительно входит, обращается к стражникам, показывает рекомендательные письма и говорит о своей беде. После многочасового ожидания ей велят прийти на следующий день. А потом на следующий, и опять на следующий, и опять… Но что такое дни, когда несчастная ждала годы! Гнетет не ожидание, а страх, что вся эта затея ничем хорошим не кончится. Сначала среди ночи увели любимого мужа, затем забрали все деньги и те немногие оставшиеся украшения, что имелись, а под конец вынесли и большую часть мебели. И осталась Исабель в пустом доме с маленькой Альбой Эленой на руках. Живот рос, а рядом, кроме верной одноглазой Каталины, не было никого. Родители отвернулись от нее — то ли разгневались, то ли испугались, сейчас уже не спросишь. В самом деле, разве можно общаться с бывшей дочерью, которая связала себя узами брака с еретиком и находится на подозрении у инквизиции! Напрасно Исабель писала им слезные письма, напрасно ездила на перекладных в Сантьяго: ее даже не впустили в дом. Пришлось несчастной

женщине возвращаться в Консепсьон, трясясь от страха перед свирепыми арауканами, рыскавшими поблизости.

Старший альгвасил Хуан Минайя, арестовавший Франсиско, наведывался еще не раз и всегда что-то уносил: мебель, сундуки с книгами, хирургические инструменты и серебряную посуду.

Когда на свет появился сын, священники напомнили Исабель, что ей строго-настрого запрещено общаться с мужем, пусть даже не пытается передать ему весть о событии. Всеми покинутая, она влачила жалкое существование на юге Чили и от отчаяния мечтала, чтобы на город напали индейцы, перерезали всех жителей, а заодно положили бы конец и ее страданиям.

О Франсиско Исабель ничего не знала, да и знать не могла. Местный комиссар инквизиции объяснил ей, что всякие надежды следует оставить, смиренно принять удар судьбы и научиться выживать в одиночку, как выживает в пустыне кактус, палимый нещадным солнцем. Муж едва ли выйдет на свободу, а если такое чудо все-таки случится, увидеться они смогут очень и очень нескоро. Со временем комиссар вошел в положение измученной женщины. Он внимательно перечитал брачный договор и обнаружил, что бывший губернатор Кристобаль де ла Серда проявил дальновидность и постарался подстелить падчерице соломки: деньги, оставленные родителями ей в приданое, а также сумма, внесенная женихом, конфискации не подлежали. Если их удастся истребовать, Исабель сможет вздохнуть с облегчением, спокойно растить детей и ждать, когда вернется муж, что, впрочем, весьма маловероятно. Комиссар решил сделать доброе дело и помог ей подготовить прощение, которое потом следовало отвезти не куда-нибудь, а прямо в столицу вице-королевства. Разумеется, наскрести денег на такое далекое путешествие было непросто, да и детей Исабель боялась надолго оставлять, но благодетель все же уговорил.

И вот в июле 1638 года просительница вступает на улицы Лимы, где в тайных застенках инквизиции томится ее Франсиско. Она проделала тот же полный тягот путь по воде и по суше, что проделал супруг почти двенадцать лет назад. Наверное, он где-то здесь, рядом, если, конечно, еще жив.

Исабель вспоминает, как счастливы они были с того самого момента, как встретились их удивленные и восхищенные взгляды. Удастся ли ей увидеть любимого, посмотреть в сияющие глаза, поговорить с ним, обнять? Да что там обнять! Хоть бы голос услышать из-за запертой двери, хоть бы весточку получить — клочок бумаги, исписанный знакомым бисерным почерком. В первые, самые горькие месяцы разлуки она без конца возвращалась мыслями к той страшной ночи. Однако потом начали всплывать и радостные воспоминания, приправленные едкой солью тоски. Денно и нощно Исабель терзалась вопросом: могла ли она помочь мужу? Ответом было единственное слово — «нет», иглой засевшее в сердце. Того же мнения придерживались и немногие соседи, не переставшие общаться с зачумленной, и добрый священник, ее духовник. Инквизиция — заоблачная вершина, недостижимая для чаяний и надежд простых смертных. Франсиско не спасти, но обратиться со смиренной просьбой вернуть то, что принадлежит ей по закону, все-таки надо попробовать. А потом помолиться и уповать на чудо.

Но разве не чудо быть здесь, в Лиме, в одном городе с родным человеком?

В конце концов рекомендательные письма ложатся на стол Хуана де Маньоски. Судья не торопится дать ответ, но однажды после мессы все-таки решает принять челобитчицу.

Женщину сопровождает вооруженный стражник. Красота Исабель давно поблекла, однако, несмотря на седые пряди и ранние морщины, можно поверить, что когда-то на нее засматривались мужчины. В голове у бедняжки крутятся обрывки фраз, заготовленных еще в порту Вальпараисо, перед отплытием. Неужели это не сон? Ведь столько лет ей никто и руки не подавал, а тут надо же: важный гвардеец ведет ее лично к судьям, перед которыми трепещет все вице-королевство! Переступив порог величественного зала, Исабель сразу падает на колени, ибо не знает, как держать себя перед властителями людских судеб. Альгвасил жестом приглашает просительницу сесть, инквизитор холодно кивает, и супруга Франсиско дрожащим голосом зачитывает письмо, тщательно составленное от ее имени комиссаром инквизиции города Консепсьон.

В послании говорится, что законная супруга врача Франсиско Мальдонадо да Сильвы нижайше просит вернуть ей стоимость имущества, являвшегося ее приданым, а потому не подлежавшего конфискации (список прилагается). И далее: «Молю Вашу милость оказать мне снисхождение, ибо я терплю крайнюю нужду, не имея иных средств к существованию, кроме тех, что принадлежат мне по праву».

Маньоска рыгает в кулак. У отрыжки вкус только что выпитого шоколада. Желая поскорее скинуть нудное разбирательство с плеч долой, он диктует секретарю распоряжение: рассмотрение дела о возврате имущества поручить Мануэлю Монтеалегре. Исабель так тронута, так благодарна, что не может сдержать слез — ее выслушали, ей готовы помочь!