Житие маррана

Агинис Маркос

Вскоре духовный наставник счел возможным дать мальчику еще одну книгу: «Жизнь святого Августина». Легендарный богослов родился в Африке в 354 году, когда христианство только прокладывало себе путь. Матерью его была не кто иная, как святая Моника, отец же поклонялся языческим богам. «Ага, — отметил про себя Франсиско, — значит, великого отца церкви тоже можно считать новым христианином». В молодости он не чурался греха: «Когда-то в юности горело сердце мое насытиться адом, не убоялась душа моя густо зарасти бурьяном темной любви»^[23], — каялся блаженный Августин в своей «Исповеди». Но после долгих лет метаний и усердного чтения он обратился в христианскую веру. Будучи епископом Гиппона,

этот непревзойденный знаток философии поражал всех не только своей неслыханной добродетельностью, но и бесчисленными критическими трудами и трактатами по философии, праву и истории. В посланиях он взывал к царям, понтификам и епископам, блестяще опровергая все постулаты ереси. И в конце концов создал настоящую жемчужину — «Исповедь». Эту книгу Франсиско жаждал прочесть целиком — отрывков, процитированных в жизнеописании, было явно недостаточно. Мальчик загорелся желанием пойти по стопам блаженного Августина и тоже сочинять послания и трактаты.

Духовный наставник проникся к нему доверием и больше не ставил условий, считая, что «успешно выдрессировал» своего подопечного. «Совсем как того мула», — подумал Франсиско.

На следующий день брат Сантьяго с заговорщическим видом вручил ему очередной том: жизнеописание и краткое изложение трудов Фомы Аквинского, которого считал светилом теологии. Юный книгочей пришел в восторг, не находя слов, чтобы выразить свою благодарность. Сантьяго де ла Крус действовал вдумчиво, умело направляя ученика. Но когда тот вернул прочитанную книгу, а заодно процитировал несколько сентенций Аквината, монах только руками развел:

— Мне больше нечего тебе предложить.

— Как это нечего?

— У меня больше не осталось книг.

У Франсиско имелась одна просьба, но он робел, опасаясь, что духовный наставник может неверно ее истолковать. Вот уже несколько месяцев мальчик только и думал о том, как бы подобраться к тому заветному фолианту, что хранился в монастырской часовне, хотя, возможно, и не заслужил подобной милости. Нет уж, лучше помалкивать, решил он. И тут же, не узнавая своего голоса, прошептал:

— А там, в часовне?

— Что там такое?

— В часовне… — Франсиско взмок от волнения.

— Да говори же!

— Там есть Библия.

— Есть, ну и что?

— Я хотел бы ее почитать. Мне бы…

— Нет, мал еще! Брат Сантьяго недоверчиво покосился на просителя.

— Я понемножку! Только те фрагменты, которые вы укажете, больше ничего! — взмолился мальчик. И, устыдившись собственной дерзости, добавил:

— Честное слово.

— Но ни в Песнь песней, ни в Книгу Руфи, ни в главу о Содоме и Гоморре даже заглядывать не смей!

— Обещаю читать только то, что вы разрешите!

— Хорошо. Начни с Нового Завета, так будет проще.

— Весь прочесть? Целиком?

— Да. Но из Ветхого чтоб ни слова, понял?

И вот долгожданный миг настал. Мальчик завладел огромным томом, лежавшим в часовне. Открыл тяжелый переплет и стал благоговейно переворачивать страницы, богато изукрашенные тонкими заставками. Он словно вступил в давно знакомый сад. Погрузился в чтение, смакуя каждую строку Евангелий, Деяний Апостолов, Посланий и Откровения Иоанна Богослова. За словами распахнулся пейзаж, там звенели ручьи и круглились холмы. Жажду знания питала неукротимая жажда веры.

В молитвах Франсиско обращался к Спасителю, к Пречистой Деве Марии и к святым, чьи жизни его восхищали, — к Доминику, Августину и Фоме, прося их вразумить его и по милости своей растворить без остатка те крупицы яда, которые, как намекали инквизиторы, отец мог заронить в душу сына.

Духовный наставник регулярно наведывался в часовню, но, удостоверившись, что Франсиско увлеченно штудирует лишь тексты Нового Завета, постепенно ослабил бдительность. Подопечный был верен данному слову. Он затвердил на память

родословия Христа и по Матфею, и по Луке, а также запомнил множество изречений из проповеди Спасителя. Мог с легкостью назвать события, упомянутые в одном Евангелии и не упомянутые в другом, и перечислить все грозные видения Иоанна Богослова. Из посланий апостола Павла Франсиско больше всего нравилось то, что обращено к римлянам. Его он перечитал несколько раз, но причину своего восторга понял лишь пятнадцать лет спустя. Запретных страниц мальчик не коснулся ни разу, опасаясь, что, если нарушит клятву, в наказание ему никогда не позволят их прочесть. Чем больше он возвращался к знакомым, уже заученным наизусть текстам, тем сильнее жаждал с головой окунуться в чтение Ветхого Завета, но сделать это без дозволения не смел. В чем и признался как-то брату Сантьяго де ла Крусу.

— Пожалуйста, разрешите, — взмолился Франсиско. — Исключительно ради укрепления веры в древние пророчества о Христе!

— Ветхий Завет содержит мертвый закон Моисея, — ответил духовный наставник, пристально глядя на подопечного.

— Да, но также предрекает пришествие Мессии, — не растерялся мальчик.

— Пророчества, которых не признают неверные.

— Потому что не умеют читать.

Сантьяго де ла Крус улыбнулся.

— Они смотрят на это другими глазами.

— Да, глазами неверных.

Монах снова улыбнулся.

— Хорошо, но при одном условии.

— Только скажите!

— Ты будешь делиться со мной любым, даже малейшим сомнением.

— Для меня это честь. — Франсиско зарделся от радости.

— Не честь, а обязанность.

Мальчик поцеловал наставнику руку и помчался в уединенную часовню, вдруг показавшуюся ему необыкновенно прекрасной. Огоньки свечей тихонько покачивались. освещая изображения святых на стонах. Он поцеловал тисненый корешок тяжелого тома, погладил первую страницу и с замиранием начал читать: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безводна и пуста, и тьма над бездною…»

32

Брат Сантьяго де ла Крус вскоре убедился, что чтение Ветхого Завета не подрывает веры Франсиско. Обращаясь за советами к духовному наставнику, мальчик проявлял острый ум, но с пути истинного не сходил, считая непостоянство Моисея, чувственность Самсона, умопомрачение Саула, прегрешения Давида, проступки Соломона и глухоту народа к словам пророков лишь предвозвестием враждебного отношения иудеев к Спасителю. Он с легкостью одолевал самые трудные главы (скучные родословия, нескончаемые предписания из книги Левит и Второзакония) и совершенно не интересовался фрагментами, противоречащими христианским догмам. Зато с радостью отмечал пророчества, которые предсказывали пришествие Иисуса. Незаурядные способности подопечного подтолкнули монаха к смелому шагу: он решил представить Франсиско епископу провинции, приехавшему по делам в их город.

Епископ-францисканец Фернандо Трехо-и-Санабриа страстно увлекался просветительской деятельностью и хотел учредить в Кордове университетскую коллегию под опекой иезуитов, которая могла бы готовить бакалавров, магистров, лиценциатов и даже докторов. Был он креолом^[24], сочувственно относился к индейцам и лелеял совершенно невероятную мечту: основать в тех краях университет^[25].

Во время аудиенции Франсиско не сводил с его преосвященства восторженных глаз. Правда, в воображении мальчик рисовал себе громогласного и грозного великана, а увидел невысокого, хрупкого и даже болезненного человека в выцветшем, изношенном облачении. Всем своим обликом епископ напоминал свечу, которая жарко горит и быстро сгорает. Понимая, очевидно, что земной жизни ему отпущено немного, он лихорадочно торопился провести в Кордове массовую конфирмацию.