Житие маррана

Агинис Маркос

— Кто здесь?

— Ш-ш-ш-ш… — фигура осторожно приблизилась. Нет, эту ковыляющую походку ни с чем не спутаешь!

— Луис!

Негр присел на корточки и снял с плеча тяжелую торбу.

— Как ты сюда попал?

— Перелез через стену, как же еще! — зашептал негр. — Опасно, конечно, но что поделаешь.

— До чего же я рад тебя видеть! А знаешь, завтра я отправляюсь в Лиму!

— Именно поэтому я и пришел.

Франсиско пожал Луису руку:

— Спасибо!

В темноте они долго смотрели друг на друга. От негра исходил запах земли.

— С тобой хорошо обращаются?

— Мальчик, я всего лишь раб.

— Ты скучал по мне?

— Да. Именно поэтому я и пришел, — повторил Луис.

—

Огромное спасибо!

— И потом, у меня есть кое-что для лиценциата.

— Для папы?

— Да. Разве не к нему вы едете?

— Конечно… Вот только смогу ли я его отыскать там, в столице?

— Обязательно, мальчик.

— Дай-то Бог! — Франсиско подвинулся на циновке, чтобы негр мог сесть. — Но почему ты так уверен?

— Так я же сын колдуна.

— Но ты был совсем маленьким, когда тебя изловили.

— Таким же маленьким, как вы, когда изловили лиценциата.

— Его не изловили, его арестовали, чтобы судить в Лиме.

— А что, есть разница?

Два человека, сидевшие рядом в глухой тишине кельи, улыбнулись друг другу. Сердца их бились в унисон. Лет тридцать тому назад отец Луиса, шаман их племени, внезапно рухнул навзничь, сраженный загадочным раскатом грома, и не отвечал, сколько сын ни тряс его. Пестрая маска неподвижно смотрела в небо. Тут из леса выскочили охотники на рабов, схватили мальчика, связали и били, пока он не перестал сопротивляться. Потом ему и другим пленникам надели на шею здоровенную тяжелую колодку и долго гнали куда-то, не давая ни есть, ни пить. Путы истерли ноги несчастных в кровь, спасения не было. Обезлюдевшие деревни, встречавшиеся на пути, захватчики поджигали. Если кто-нибудь пытался бежать, его тут же ловили и длинным ножом отрубали голову. Затем всех заперли в каком-то сарае на морском берегу и держали там, пока не подошел невольничий корабль. Их затолкали в зловонный трюм, на щиколотки надели кандалы. Некоторые пленники испустили дух сразу, других раз в три дня выводили на палубу, сажали в круг и кормили мукой, не переставая при этом стегать плетками. На ногах у Луиса образовались незаживающие язвы. Однажды он проснулся оттого, что кто-то тяжело привалился к его плечу: то был труп товарища по несчастью. Узников связывали так, что подбородок касался колен. Люди мерли как мухи. Луис утратил всякую способность соображать и чувствовать. Наконец оставшиеся в живых ступили на твердую землю — по-прежнему в колодках, в кандалах, под свист бичей. Мальчик решил умереть и, следуя примеру других страдальцев, отказался пить мутную воду и есть муку. Тогда ему прижгли рот раскаленными углями и пригрозили, что заставят жрать эти угли вместо муки. В Потоси он немного пришел в себя и пытался удрать, но был так слаб, что его быстро нагнали и саблей глубоко рассекли мышцы на бедре. Могли, конечно, и обезглавить, но не стали, надеясь выручить хоть что-то за молодого невольника. Рану зашили и стали ждать, не найдется ли покупатель на этот порченый товар. И такой нашелся: лиценциат Диего Нуньес да Сильва купил и хромоногого раба, и одноглазую, никуда не годную рабыню. Он взял обоих к себе в услужение и отвел в церковь, где их окрестили именами Луис и Каталина, а заодно нарекли мужем и женой.

Франсиско тронул Луиса за плечо:

— Так что ты принес для папы?

Негр на всякий случай опасливо огляделся и прошептал:

— Его шаманские инструменты.

— Как инструменты?! Разве он не увез их с собой в Лиму?

— Нет. Я все припрятал, чтобы не отняли. Ведь у шамана нельзя отбирать власть: ни маску, ни бубенцы, ни шкурки ящериц, ни разноцветные порошки, ни копье.

Луис подвинул торбу к Франсиско, чтобы тот через ткань пощупал содержимое. Юноша тут же узнал и ланцеты, и щипцы, и пилы, и ножницы, и канюли. Потом развязал мешок, сунул руку внутрь и благоговейно коснулся серебряных инструментов.

— Это

просто невероятно, Луис!

— Ш-ш-ш-ш… не то монахи услышат.

— А ведь он чуть не заставил тебя сознаться, — улыбнулся Франсиско.

— Капитан, что ли?

— Ну да. Плеткой хотел выбить правду.

— Но ведь не выбил же.

— Ты такой храбрый! Достойный сын шамана. Отец гордился бы твоей смелостью.

— Спасибо, мальчик. Но… посмотрите-ка, что еще там есть.

Франсиско стал перебирать инструменты.

— Тот самый футляр!

— Ага!

— Футляр с испанским ключом… Ты и его сохранил! Луис, ты чудо, настоящий ангел. У меня просто слов нет.

Негр погладил торбу из грубой мешковины, а потом прошептал:

— Я хочу поехать с вами.

Франсиско чуть не заплакал.

— Взял бы я тебя с собой, да нельзя. Никак нельзя. Тебя же хватятся. Догонят и накажут. Вернут нас обоих в Кордову и вдобавок инструменты отнимут. Ни выкупить, ни прокормить я тебя не могу.

Негр отодвинулся к стене и подтянул колени к подбородку — совсем как в трюме невольничьего корабля. Потом принялся яростно скрести пятерней в волосах и с досады заскрипел зубами.

— Прямо на крыльях полетел бы. Так уж мне охота снова быть шаманом при лиценциате.

Юноша опять стиснул руку верного слуги. Внезапно тишину ночи вспороло совиное уханье, а у индейцев этот звук считался благословением. Франсиско хлопнул себя по лбу:

— Слушай, Луис, я тут ходил прощаться с сестрами и принял кое-какое решение.

Негр вопросительно вытаращился, в темноте заблестели белки его глаз.

— Я решил, что, как только заработаю денег, заберу их к себе.

— В Лиму?

— Да. Мне хочется воссоединить семью.

— И что они, обрадовались?

— Я им пока не говорил, не решился. Только тебе говорю.

Раб кивнул, вытянул ноги и снова поскреб в затылке.

— А знаешь что?

Луис поднял голову.

— Я тебя выкуплю и Каталину тоже. И поедете вы вместе с сестрами ко мне. Мы опять заживем вместе.

Негр замер, не веря своим ушам. Потом подался вперед и неуклюже обнял сына бывшего хозяина. Франсиско ласково погладил его по нечесаным волосам. Затем оба встали и пожали друг другу руки — да так, что пальцы хрустнули. Юноша открыл укладку и бережно опустил в нее драгоценный мешок, который теперь непременно должен был вернуть отцу.

39

Еще не рассвело, когда Франсиско покинул монастырь, где прожил целых семь лет. Он миновал кособокие ворота и с укладкой на плече зашагал по пустынной улице. Холодный воздух покалывал кожу, бодрил. Юноша вышел на эспланаду под городской стеной, где около двадцати крытых повозок уже выстраивались в ряд, а стадо мулов, послушное кнутам погонщиков, месило дорожную пыль. Возничие занимали свои места на козлах, понукали и тыкали стрекалами медлительных волов. Носильщики таскали поклажу в огромные бочкообразные фургоны, а надсмотрщики с фонарями в руках пытались навести порядок в мешанине людей и животных, рассаживали отъезжающих по местам, а заодно проверяли, надежно ли закреплены оглобли и хорошо ли смазаны ступицы колес.

Франсиско заметил офицера, который в последнее время ходил по пятам за Лоренсо. Служака продирался сквозь толпу, высматривая сына капитана: отец категорически запретил сорванцу уезжать из города. Франсиско же уплатил причитающуюся с него мзду, уселся в повозку и стал ждать отправления.

Через полчаса раздались крики: «Но! Поехали!» Дома на колесах затряслись, закачались и стронулись с места. Караван двинулся на север. Впереди скакали проводники, в темноте указывая возницам дорогу. Вместе с Франсиско в фургоне ехала семья, державшая путь из Буэнос-Айреса в Куско: немолодой мужчина, его жена, которой он годился в отцы, и две девочки. О Лоренсо Вальдесе не было ни слуху ни духу.