Житие маррана
Шрифт:
Альдонса, в отчаянии ломая руки, вопрошала Пресвятую Богородицу, где же им с сыном теперь жить.
— Но по крайней мере, — утешала она Франсиско между приступами кашля, — сестры твои не пропадут. У них будут и крыша над головой, и пропитание.
Вскоре был назначен день, когда девушкам надлежало явиться в дом вдовы по имени Леонор Техеда, пожертвовавшей свое состояние и имение на создание первой в городе женской обители под покровительством святой Катерины Сиенской. Исабель и Фелипе велели забрать с собой все пожитки: в новом пристанище найдут как ими распорядиться. Одежду починят, перешьют и используют для повседневных нужд или же раздадут бедным.
Сестры перерыли немногие уцелевшие сундуки и в конце концов
Во время невеселого обеда Фелипа пыталась шутить по поводу цветов, собранных мамой, и сравнивала их с гиацинтами. Исабель смеялась, глядя, как единственное блюдо таскают на кухню и обратно, наполняя едой. Франсиско делал вид, что хочет отпилить себе голову тупым ножом, которым можно было разве что защекотать до смерти. Альдонса ела медленно, то и дело заходясь кашлем, и улыбалась выходкам детей. Этим вечером им предстояло явиться к донье Леонор.
Сестры увязали одежду в узелки, водрузили их на голову, как это обычно делали рабыни, и в сопровождении мамы и брата отправились в свое новое жилище. От стен на дорогу ложились густые тени, похожие на чернильные лужи. Прохожие останавливались поглазеть на женщину во вдовьей накидке и ее детей с порченой кровью в жилах. Люди шушукались, но открытой враждебности не проявляли. Все знали: девочки уходят в монастырь, чтобы очиститься от грехов отца-еретика. Франсиско украдкой посматривал на соседей и ловил в их взглядах то ненависть, то жалость, то одобрение, то презрение. Но все, решительно все, считали себя вправе — более того, обязанными — судить о доле, постигшей семью маррана.
В дверях их встретила монахиня с морщинистым лицом. По какому-то недоразумению ее направили в заморские владения из Кастилии и приставили помогать донье Леонор Техеде в устройстве обители. У старухи имелся особый дар в любых обстоятельствах оставаться незаметной; возможно, своим примером она стремилась показать, как именно должна вести себя Христова невеста. Сестра оглядела прибывших мышиными глазками и пригласила войти. Однако Франсиско велела остаться на улице:
— Мужчинам сюда нельзя.
Одета она была в просторную рясу с рукавами на манжетах, перехваченную черным поясом. Белоснежный наплечник свидетельствовал о маниакальной опрятности. На шее висели светлые деревянные четки. Голова в накрахмаленном чепце мелко тряслась. Но скрюченная, усохшая фигурка старухи излучала необъяснимую властность. Миновав небольшую переднюю, они свернули налево и оказались в галерее внутреннего двора. Две послушницы подошли и спросили, не надо ли чего.
— Света дайте, — сухо распорядилась монашка и жестом велела матери и дочерям сесть на деревянную скамью. Послушницы принесли и поставили перед ней канделябр. — Не мне, им. Я лучше вижу в темноте.
Исабель и Фелипа опустили свои узелки на пол и скрестили руки на груди. Альдонса раскашлялась и начала извиняться.
— Эти девицы, — произнесла монашка, — просто предназначены для церкви. Не люблю пустые похвалы, но на их месте я была бы благодарна.
— Мы благодарны, так благодарны, — закивала мать.
— Брат Бартоломе много рассказывал мне о добродетелях
— Он настоящий праведник, — подхватила Альдонса.
— Святой отец также сообщил мне, что взнос монастырю уплачен.
— Благодарение Господу и Пресвятой Деве Марии.
— Теперь девицам следует привыкать к жизни в этих благословенных стенах.
На землю тихо опустилась ночь. В тесных кельях затеплились огоньки. В воздухе разливался теплый аромат ладана и цветущей жимолости.
— Можете проститься.
Исабель и Фелипа замерли между матерью и монашкой, между миром знакомым и миром неведомым. Они навсегда расставались с прошлым, которое, несмотря на все тяготы, было согрето любовью и озарено проблесками счастья. Прощай, детство, прощайте, девичьи мечты, где нет-нет да и мелькал прекрасный и благородный рыцарь. Впереди ждало смиренное служение Господу. Сестры с тоской окинули взглядом цветники в монастырском дворике, понимая, что теперь долгие, долгие годы только на них и будут смотреть. И будут сидеть на этой самой скамейке, вспоминая момент расставания. В полумраке тенями скользили послушницы. Скоро и они присоединятся к их безгласному сонму.
Альдонса протянула руки и нежно коснулась дочерей. Потом, то кашляя, то заливаясь слезами, крепко обняла обеих, стала гладить их спины, головы, плечи, повторяя сквозь всхлипывания: «Благослови вас Господь». Фелипа. отерев мокрые щеки, попросила у монахини позволения проститься и с братом. Та кивнула и повела их назад, в переднюю. Отодвинула скрипучую задвижку и отворила дверь. На пол легла полоска света от фонаря над входом. Франсиско сидел у стены на корточках, однако тут же распрямился, словно пружина, и так крепко обнял сестер, точно хотел прирасти к ним. Но девицы боязливо высвободились и отстранились. Никогда еще они не казались мальчику такими родными, никогда не думал он, что расставаться будет так тяжело. Неужели Исабель и Фелипа тоже уходят навсегда? Все члены их семьи отпадали один за другим, как отваливаются пальцы у прокаженного.
Домой Альдонса и Франсиско плелись нога за ногу. Мать бормотала «Аве Мария», а сын последними словами клял про себя жирного сукиного сына, который пустил прахом всю их жизнь. Чтоб он провалился вместе со своим мерзким котом. Опустевший дом показался ему совсем мертвым. В комнате мальчик улегся на циновку и стал смотреть в окно, пытаясь разгадать тайну звездного алфавита и прочесть книгу ночного неба. Допустим, немигающие светила — это гласные. Венера, например, — А, а Юпитер — Е. Тогда те, что мигают, — согласные. Нет, что-то слишком много согласных получается. «Так у меня ничего не выйдет». Древние мудрецы прозревали небеса насквозь, как живой организм. Звезды соединяются в созвездия, но и те в свою очередь соприкасаются, накладываются одно поверх другого. Как будто под прозрачной кожей залегают мышцы, под мышцами — кости, а в них — костный мозг. Небесная твердь не плоская, она уходит в глубину, и глубины тоже сияют. Так и тела состоят не только из оболочки, но и из внутренностей. «Может, следует читать небо, как папин трактат по анатомии»?
Франсиско до боли в глазах вглядывался в звездные дали с отчаянной надеждой найти ответ и обрести надежду. Он будет задавать светилам свои вопросы еще много ночей подряд. Много лет подряд.
30
Однажды зимним утром в дом Хуана Хосе Брисуэлы уже на правах собственника явился Эрнандо Торо-и-Наварра, энкомендеро, который выплатил монастырский взнос за Исабель и Фелипу. На новом хозяине были грязные сапоги, нелепо смотревшиеся в сочетании с шелковой сорочкой, синим бархатным жилетом и широкополой шляпой. Этот контраст выдавал в нем внезапно разбогатевшего крестьянина. Торо-и-Наварра не умел читать, но легко мог произвести в уме любое арифметическое действие, был человеком сильным и грубым, с упоением наказывал индейцев, но жалел больных.