Жизнь «до»
Шрифт:
Сколько я так просидела? Наверняка не меньше часа, раз уж даже поленья прогорели.
Задрав голову, я вдохнула полной грудью. Значительно посвежело, а небо уже прожилками розового золота подернулось. Скоро совсем рассветет.
– Нет, – поднялась, неловко улыбаясь кошкоту. Все еще не верилось, что я здесь сродни богине. Сумасшествие какое-то! – Я спать пойду. Спасибо.
Угодливо приседая, чтобы не быть выше меня ростом, двухметровый котяра проводил меня до самого порога. Откланялся раз дцать и снова вернулся к огню, наверняка
В просторном шалаше довольно темно было и пусто. Только пара специально сооруженных для нас лежанок в углу да огромного диаметра пень в центре, будто стол, а на нем единственный источник света – фитиль в жиру. Да и тот почти догорел, закоптив чашу.
Несмело ступая, я прошла внутрь, погасила огонек и улеглась в углубление соломенной лежанки, поверх которой лежала выскобленная мягкая шкура: знак особого кошачьего расположения, надо полагать. Попыталась заснуть.
Однако усталость наотрез отказывалась выполнять свои прямые обязанности: глаза не закрывались и сон не шел.
От нечего делать вслушиваясь в мерное дыхание Яна, я таращилась и таращилась в редеющую темноту до тех пор, пока сопение аспиранта вдруг не стихло. Я насторожилась.
Однако в ту самую секунду, когда я уже была на грани, готовясь бежать и звать на помощь, солома в лежанке аспиранта зашуршала.
Крепко-накрепко зажмурившись, я сделала вид, будто сплю. Зачем? Так, поди разбери.
Мгновение, и тонкая, выбитая шкура легла мне на плечи. Парой аккуратных тычков Бранов соорудил вокруг меня уютный, теплый кокон.
Снова волнительная тишина, а затем шуршание. Ян, поерзав на колючей соломе, вновь улегся на свое место, а вот у меня душа укладываться теперь уже окончательно отказалась.
Окончательно и бесповоротно.
Глава 12. Бранов удивляет снова
На исходе ночи усталость все же вспомнила перечень своих обязательств и сморила меня спасительным сном. Правда, за качеством сновидений все же не доглядела. Они были до того путанными и пугающими, что я диву теперь даюсь, как не просыпалась каждую секунду с бешено колотящимся сердцем.
Однако скорый восход солнца прогнал не только темноту, но и, похоже, дурные сны. Потому с лежанки я сползла отнюдь не из-за страхов, а по причине странного вибрирующего звука. Он гулко отдавался в груди, находя отклик нутра. Разливался по телу, успокаивал и бодрил одновременно.
Разлепив глаза, я уселась на лежаке.
Голова трещала. Ночью царила прохлада, а едва встало солнце, занялась духота. Спать в жаре всегда отвратительно: мозг тяжелеет. А тут, вообще, почти тропики.
Эх, аспирин бы сейчас да холодный душ…
– Шани?!
Она и впрямь сидела у меня в ногах как настоящая кошка: подобрав лапы под себя и обнявшись хвостом. Увидев, что я проснулась, она распрямилась, сев по-человечьи.
Вибрирующий
– С пробуждением! Ты беспокойно спала, Создательница. Мы пришли утешить тебя.
Окончательно сразившись со сном, я огляделась. В полутемном помещении, едва озаренном дневным светом, падающим из щелей в стенах, оказалось не менее дюжины кошкотов. Все они, сидя клубками, теперь распрямлялись, открывали глаза, и звук становился все слабее и слабее.
– Вы что, мурчали для меня? – догадалась я.
Кошка недоуменно моргнула глазами-лунами.
– Пели.
– Пели… – повторила как зачарованная, вслушиваясь в последние ноты теплой кошачьей песни.
Теперь ясно, почему сны под утро вдруг стали приятнее. Кот – радость в любом из миров.
Шани тем временем махнула лапой, и плотная, полнотелая кошка поднесла сверток.
– Моя одежда! – на радостях я даже поблагодарить их забыла. Схватила футболку с джинсами и немного по-детски прижала к груди. – А ботинки?
Шани и пышечка на секунду смутились.
– Мы давно не встречались с людьми, Создательница. Пращур нашего умельца когда-то был человечьим сапожником, но…
Расстроенно помычав, я натянула джинсы. Плакали, похоже, мои ботиночки.
– Он починит твои сапоги! – заверила Шани, наверняка уловив мое расстройство. – Рано или поздно…
Коты согласно закивали, мяукая.
– Спасибо, – улыбнулась я, изощренно выгибаясь, чтобы надеть футболку и не оголить непристойные места.
Выходить из шалаша никто явно не собирался, но не по причине бестактности. Нет. Кошкоты вольный народ, дикий. Они просто не понимают, что в этом такого запретного, ведь некоторые женщины ходили без туники. Только в набедренной повязке, а иные и вовсе без нее.
Хотя понять их можно, ведь жара даже в шалаш забралась, обратившись в духоту. Дышать было трудно, а все тело ото сна казалось вялым и безвольным. Будто лук вареный.
– А где…? – наконец одевшись и закатав штанины как можно выше, ткнула я пальцем в пустующую лежанку аспиранта.
Шани стриганула ушами, чуть нахмурившись. Прислушалась. Искала средь звуков снаружи голос Яна.
– Идем, – вскочила она и стремительно направилась к выходу.
Остальные тоже поднялись, но дождались, пока я покину Дом Совета, а уж потом отправились следом.
Удивительно, но вместе с тем, что мне оказывали почтение, я словно бы была с кошкотами на равных. Никаких тебе завтраков в постель, никакого выстроенного в скором порядке за ночь у кострища пантеона во славу Создательницы, ни восторженно кланяющейся и бьющейся в экстазе толпы.
Пронесло, как говорится.
Мут была права. Дневное солнце палило в десятки раз сильнее и ярче, поэтому ступить за пределы защищенного крышей крыльца, я все никак не решалась. Вместо этого, сощурившись, уставилась туда, куда указывала лапкой Шани.