Жизнь Клима Самгина (Часть 3)
Шрифт:
– Ты очень близка с Зотовой?
– Ради ее именно я решила жить здесь, - этим все сказано! торжественно ответила Лидия.
– Она и нашла мне этот дом, - уютный, не правда ли? И всю обстановку, все такое солидное, спокойное. Я не выношу новых вещей, - они, по ночам, трещат. Я люблю тишину. Помнишь Диомидова? "Человек приближается к себе самому только в совершенной тишине". Ты ничего не знаешь о Диомидове?
– Нет, - сухо ответил Самгин и, желая услышать еще что-нибудь о Марине, снова заговорил о ней.
– Но ведь ты знал ее почти в одно время со мной, - как будто с удивлением
– На мой взгляд - она не очень изменилась с той поры.
Тон ее слов показался Климу фальшивым, и сидела она так напряженно прямо, точно готовилась спорить, отрицать что-то.
"Глупо выдумала себя и натянута на чужие мысли", - решил Самгин, а она, вздохнув, сказала:
– Да, она такая же, какой была в девицах, - умная, искренняя, вся для себя. Я говорю о внутренней ее свободе, - добавила она очень поспешно, видимо, заметив его скептическую усмешку; затем спросила: - Не хочешь ли взять у меня книги отца? Я не знаю, что с ними делать. Они в прекрасных переплетах, отдать в городскую библиотеку - жалко и - невозможно! У него была привычка делать заметки на полях, а он так безжалостно думал о России, о религии... и вообще. Многие надписи мое чувство дочери заставило стереть резинкой...
– Вот как даже?
– иронически воскликнул Самгин.
– Ты - тоже скептик, - тебя это не может смущать, - сказала она, а ему захотелось ответить ей чем-нибудь резким, но, пока он искал - чем?
– она снова заговорила:
– В Крыму встретила Любовь Сомову, у дантистки, - еврейки, конечно. Она такая жалкая, полубольная, должно быть, делала себе аборты.
– Ее в Москве избили хулиганы, - сердито сказал Самгин.
– Да? Вот почему она такая озлобленная на все. Она была у меня на даче, но мы с ней едва не поссорились.
Самгин тоже почувствовал, что если не уйдет, то - поссорится с хозяйкой. Он встал.
– Ну, тебе пора на панихиду.
– Да, к сожалению. Но - ты еще зайдешь?
– Бели не уеду.
– Заходи, захода, - сказала она, сильно встряхивая руку его.
Он вынес на улицу чувство острого раздражения, которое даже удивило его.
"Что это я, почему? Ну - противна, глупа, фальшива, а мне-то что?"
Отыскивая причину раздражения, он шел не спеша и заставлял себя смотреть прямо в глаза веем встречным, мысленно ссорясь с каждым. Людей на улицах было много, большинство быстро шло и ехало в сторону площади, где был дворец губернатора.
"Оживлены убийством", - вспомнил он слова Митрофанова - человека "здравого смысла", - слова, сказанные сыщиком по поводу радости, с которой Москва встретила смерть министра Плеве. И снова задумался о Лидии.
"Она не хотела говорить о Зотовой, - ясно! Почему?"
Дома, едва он успел раздеться, вбежала Дуняша и, обняв за шею, молча ткнулась лицом в грудь его, - он пошатнулся, положил руку на голову, на плечо ей, пытаясь осторожно оттолкнуть, и, усмехаясь, подумал:
"Какие бабьи дни!."
Но видеть Дуняшу приятно было, - он спросил почти ласково:
– Ну, как ты - успешно укрощала строптивых? Отскочив от него, она бросилась на диван, ее пестренькое лицо сразу взмокло слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала платком в одной
"Пьяная?" - подумал Самгин, повернулся спиною к ней и стал наливать воду из графина в стакан, а Дуняша заговорила приглушенным голосом, торопливо и бессвязно:
– Ты не имеешь права издеваться, - тебе стыдно, умник! Я ведь - не знала...
Он посмотрел на нее через плечо, - нет, она трезва, омытые слезами глаза ее сверкают ясно, а слова звучат уже твердо.
– Но если б и знала, все равно, что я могла сделать?
– Не понимаю, - сказал Самгин, подавая ей воду.
– Что случилось?
– Они там - чорт знает чего наделали, - заговорила Дуняша, оттолкнув его руку.
– Одному кузнецу перебили позвонки, так что у него ноги отнялись, четверых застрелили, девять ранено. А я, дура, пою! Ка-ак они засвистят! с ужасом, широко открыв глаза, сказала она и зажмурилась, тряся головой. Ну, знаешь, я точно сквозь землю провалилась, - ничего не понимаю! Ты был прав тогда - сволочь они! Это ты и напророчил мне! Солдаты там, капитан какой-то. В рабочей казарме стекла выбиты, из окон подушки торчат... В красных наволочках, как мясо. Я приехала вечером, ничего не видела...
Самгин курил, морщился и вдруг представил себя тонким и длинным, точно нитка, - она запутанно протянута по земле, и чья-то невидимая, злая рука туго завязывает на ней узлы.
– Ты успокойся, - пробормотал он, щадя себя, но Дуняша, обмахивая мокрым платком покрасневшее лицо, потрясая кулаком другой, говорила:
– Я ему, этой пучеглазой скотине - как его?
– пьяная рожа! "Как же вы, говорю, объявили свободу собраний, а - расстреливаете?" А он, сукин сын, зубы скалит: "Это, говорит, для того и объявлено, чтоб удобно расстреливать!" Понимаешь? Стратонов, вот как его зовут. Жена у него морда, корова, - грудища - вот!
Дуняша показала объем грудищи, вытянув руки, сделав ими круг и чуть сомкнув кончики пальцев.
– "Родитель, говорит, мой - сын крестьянина, лапотник, а умер коммерции советником, он, говорит, своей рукой рабочих бил, а они его уважали". "Ах ты, думаю, мать..." извини, пожалуйста, Клим!
Она снова тихонько заплакала, а Самгин с угрюмым напряжением ощущал, как завязывается новый узел впечатлений. С поразительной реальностью вставали перед ним дом Марины и дом Лидии, улица в Москве, баррикада, сарай, где застрелили Митрофанова, - фуражка губернатора вертелась в воздухе, сверкал магазин церковной утвари.
– Ну, перестань же, перестань, - машинально уговаривал он, хотя Дуняша не мешала ему, да и видел он ее далеко от себя, за облаком табачного дыма. Чувствовал он себя нехорошо, усталым, разбитым и снова подумал:
"Можно сойти с ума..."
Дуняша оборвала свои яростные жалобы, заявив:
– Я - есть хочу, напиться хочу!
Самгин послушно подошел к звонку и, проходя мимо Дуняши, легонько погладил ее плечо, - это снова разбудило ее гнев:
– Они там напились, орали ура, как японцы, - такие, знаешь. Наполеоны-победители, а в сарае люди заперты, двадцать семь человек, морозище страшный, все трещит, а там, в сарае, раненые есть. Все это рассказал мне один знакомый Алины - Иноков.